← К описанию

Александр Золотарев - Почти мазохистка



Маленькое предисловие

Эта повесть выросла из романа «Ирочка». Сюда заползли несколько похожих ситуаций, рассуждений и даже персонажей, например – встреченный на улице изобретатель. Но, все же, это совершенно разные вещи.


Жила-была девушка. Впрочем, какая там девушка в тридцать четыре года. Говорят, что для женщины критический возраст – двадцать семь. Если в двадцать семь личная жизнь не устроена, а детей нет и не предвидится, то девушка начинает стервенеть. А если даже не стервенеть, то все равно меняться не в лучшую сторону. Она вдруг обнаруживает, что написанный ею для себя сценарий жизни не срабатывает. Ее мечты тускнеют, идеальное представление о будущем начинает колебаться и расплываться как мираж в пустыне.

Она смотрит на себя в зеркало и не понимает, что же в ней такого плохого, что она никому не нужна. Ну, что не так? Вроде и физиономия симпатичная, вроде и фигура ничего. И не дура. Кажется. Нет, не красавица, конечно. Так, обыкновенненькая. Но, не хуже других. Да лучше! Вон, половина одноклассниц уже растолстели. А тут и ноги. И грудь. И талия. Она долго смотрит в зеркало и, наконец, начинает находить в себе недостатки. Волосы какого-то непонятного цвета. И макияж неудачный. Точно! Нужно сходить в салон. И маникюр сделать заодно. И, топает в салон. И вообще – начинает тратить на свой внешний вид больше денег. Впрочем, естественности это ей не добавляет.

И так, день за днем, она ведет борьбу за свое счастье, исправляя свои недостатки. Внешние.

Параллельно, она начинает все хуже и хуже относиться к мужскому полу. Мужской пол ее сильно подводит. Ее сверстники начинают портиться. Они становятся все менее симпатичными – толстеют, лысеют. Вроде молодой, а уже лысый. Пить начинают. А самое главное – женятся сволочи. На других. И от романтики ничего не остается. Все хотят только одного – секса.

И если бы это помогало! Ну, потрахались. Чего тебе еще надо? Еще? Пожалуйста! Теперь хорошо?

Исчез.

Но на других-то, почему женятся? Впрочем, они ведь раньше женились. Когда глупыми были. Так это что же получается? Выйти замуж можно только пока мужчина еще дурак?

И чувство неудачи заползает в ее душу. И растет. Сначала это страх, что так будет и дальше. Потом страх постепенно превращается в убежденность. А убежденность переходит в чувство обреченности и горечь. Женщина по инерции смотрит в зеркало, беспокоится о своей внешности, красится, ходит в салон. Самые умные и волевые даже гимнастикой начинают заниматься. Но, отражение в зеркале заметно лучше не становится. С ним вообще что-то начинает происходить. Его становится труднее заметить. И не потому, что зрение падает, хотя и это есть. А потому, что призраки в зеркале не отражаются.

А мужчин вокруг – тьма. И не все женатые. Кое-кто уже разведен. Но теперь женщина уже не может относиться к ним хорошо. Да и не заслуживают они этого. Эти совсем растолстели. Эти совсем облысели. Эти без мата двух слов сказать не могут. Эти спились. Этот в тюрьму сел. А этот, такая сволочь, что лучше повеситься, чем с ним связываться. Этот весь в алиментах и все время к своим детям бегает, а новых заводить ни за что не хочет. А этот от алиментов бегает и детей больше всего на свете боится.

А рядом появляются бывшие замужние подруги. Толстые, с детьми на руках и такие же несчастные. И вот что обидно – если мужчины кого-то и выбирают, то именно этих, с детьми. Ну не хотят они больше детей заводить. На готовенькое им хочется.

Круг замкнулся.

Теперь, она может мужчин только ненавидеть. Хотя бы за то, что они делают фильмы о большой и чистой любви, и превращают девочек в будущих мучениц.

И все это происходит с женщиной в тридцать четыре. Или в тридцать шесть.

А Насте как раз тридцать четыре.

Уже тридцать четыре! И она это очень остро осознает.

На Настином рабочем столе красуется открытка с витиеватой, но беспардонной надписью: «Поздравляем с Днем рождения! 34 года – лучший возраст для женщины! Желаем счастья и здоровья!». Рядом красуются другие подарки: цветы в вазочке, кукла-младенец, еще пара открыток, и довольно большой альбом с творениями Кандинского.