Сергей Горбатых - По прозвищу Демон
Глава первая
Трудное решение
Полдень 1 сентября 1919 года. Синее кубанское небо. Яркое солнце жгло нещадно…
Головинский, прихрамывая на левую ногу и опираясь на толстую палку, вышел из дверей госпиталя. «И теперь куда, господин штабс-ротмистр? Что делать дальше?»– грустно спросил он сам у себя.
На эту тему Владимир мучительно размышлял последнюю неделю своего пребывания в госпитале… И никак не мог принять никакого решения.
«А что можно придумать, если опытный военный хирург объявил его двадцатипятилетнего Владимира Юрьевича Головинского инвалидом?»
– Вам молодой человек, немного не повезло, – честно тогда сказал высокий и красивый мужчина с сильными руками, – кости срослись не так, как мы надеялись. По этой причине левая нога у вас стала короче правой на четверть вершка. Ситуацию можно изменить, но этот процесс займёт очень много времени. Специальная гимнастика, различные растяжки… Но это в мирное время, а сейчас вокруг нас идёт война. – Врач вздохнул и отвёл в сторону свои большие тёмные глаза.
После этих слов у Владимира пропал сон и аппетит… Он думал, думал и думал. Когда от мрачных мыслей начинала трещать голова, Головинский принимался слушать соседей по палате. Но от их разговоров вообще не хотелось жить.
– Скоро на Москву пойдём! Войдём в Первопрестольную под колокольный звон. Наши Одессу взяли, – бодро информировал всех юный прапорщик с ранением в правую руку.
– На Москву то мы пойдём, юноша, но до неё не дойдём! – мрачным тоном оборвал того лысый подполковник, – Деникин фронт растянул, резервов нет, укреплённых рубежей тоже. В наших тылах орудуют многочисленные банды… Стоит красным прорвать фронт, и покатимся мы до самого Чёрного моря. Без остановки! Поверьте мне!
– Самое главное, что простой народ против нас! Большевики своей умелой пропагандой совратили их. Пообещали бесплатно землю крестьянам, а рабочим фабрики и заводы. А русский народ, тёмный и неграмотный, взял да поверил этим мерзавцам! Не войдём мы в Первопрестольную! Не войдём! – убеждённо басил старый, лет тридцати, штабс-капитан, с перебинтованной головой.
Головинский, который воевал с августа 1914 года и был трижды ранен, сам, уже несколько месяцев назад понял, что Россию они, участники Белого Движения, потеряли…
Откуда-то вкусно потянуло запахом жареного мяса.
«Поесть надо, а потом… Потом снова думать». – Решил Владимир.
Ресторан для этой жуткой эпохи гражданской войны оказался ещё и довольно приличным.
Головинский сел за столик в дальнем углу.
– Господин офицер, чего кушать будете? – подбежал к нему половой, мальчишка лет пятнадцати, стриженный и опрятно одетый.
– Принеси мне шашлык, овощи, хлеб, – осматривая зал, попросил Владимир.
– Обязательно, господин офицер! А пить, чего желаете? – половой впился в него своими карими глазами.
– Воду холодную… – вздохнул Головинский.
– Господин подъесаул, – нагнулся к самому его уху мальчишка, – есть гарный первач! А для особых клиентов и коньяк… Настоящий!
– Спасибо! Воды принеси! – повторил Владимир.
В ресторан зашла группа офицеров. Все в новеньких мундирах, на погонах звездочки блестят, портупеи скрипят… От начищенных сапог отражаются солнечные лучи.
– Господа! Господа, – а вы слышали этот анекдот? – весело орал молодой, лет двадцати двух, подполковник с животиком и красной физиономией.
– Рассказывай, не томи! Василёк, давай! – громко упрашивал его, другой тип, высокий и худой лет двадцати пяти, также с погонами подполковника.
– Ха-ха-ха-ха! – громко заржали два капитана, которые были с ними.
– Гарсон! Гарсон! – заорал высокий и худой, – тащи коньяк! Шустовский, разумеется! Шампанское «Абрау Дюрсо». Икорки паюсной, ветчинки. У тебя есть ветчина?
– Есть! У нас всё есть, господа офицеры! – половой угодливо согнулся перед подполковником.
«Белое Движение терпит крах вот из таких ублюдков, как эти, «так называемые» офицеры! Это же тыловики, снабженцы! Они спекулируют всеми товарами, которые нашей армии поставляют союзники. На фронте солдаты и офицеры в дырявых шинелях воюют, в рваных сапогах или, даже, босиком! А эти сволочи всё продают! Погоны нацепили… Сволочи! Сволочи! – в груди у Головинского стало «гореть». – Зимой сколько обмороженных было! Тысячи! А такие вот твари все полушубки «налево» продали!»