Александр Кауфман - Первая заповедь

Доброе имя лучше дорогой масти, и день смерти – дня рождения.

Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира;

ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу.

Екк.7,1–2

В таверне было накурено, шумно и душно. Вечер тёк своим чередом, согревающие напитки переливались из глиняных кувшинов разносчицы Хельги, девушки с выдающимися во всех смыслах формами, в подставленные кружки посетителей. Двое Горных затеяли хриплый спор в углу, громко переругивались, напряжённо сопели, но драться не осмеливались – тут всякий знал, что Кир, владелец таверны, накоротке со стражей. В центре зала бард с клокастой козлиной бородкой гнусавил под звуки расстроенной лютни, чуть сбоку, у стены с окном, пятеро кидали кости и монеты, радостно вопя при каждом удачном броске.

За отдельным небольшим столиком у самой лестницы, ведущей на второй этаж, расположился человек в потёртом сером дорожном балахоне. Капюшон был откинут, открывая узкое красивое лицо с хищным носом, широкими скулами, плотно сжатыми тонкими бледными губами; зачёсанные назад тёмные волосы были забраны в небольшой хвост, перехваченный причудливым металлическим кольцом-зажимом. Перед мужчиной стояла бутылка дорогого тамирского вина и блюдо с жареным мясом. Он сидел в одиночестве, и, несмотря на забитую до отказа таверну, подсаживаться к черноволосому никто не спешил – один забулдыга, случайно подошедший слишком близко, наткнулся на ледяной взгляд голубых глаз и поспешно ретировался. Мужчину такое положение полностью устраивало. Наслаждаясь мясом и с удовольствием смакуя вино, он достал из объёмной дорожной сумки маленький мешочек из мягкой ткани и вытряхнул на ладонь изумруд. Процедура предстояла не самая приятная, но вполне привычная. Почему именно эти драгоценные камни после соответствующей огранки и нанесения магических символов идеально подходили для хранения воспоминаний, доподлинно не знал ни один учёный муж. Теорий существовало множество, но черноволосого эти размышления не слишком интересовали – он привык работать с фактами и был убеждён в том, что в мире есть огромное множество тайн, не подвластных человеку. Мужчина уже видел, какие страшные картины хранит изумруд, но решил настроить себя на работу и посмотреть ещё раз, хоть это и не было приятно. Положив пальцы на холодный камень, он прикрыл глаза, прошептал простенькое заклинание и погрузился в чужую память.

…

В камере пыток пахло палёным мясом и тёплой кровью. Истерзанный кусок плоти, когда-то бывший человеком, висел, растянутый на дыбе, подвывая от ужаса и боли. Палач, повинуясь негромкому приказу высокого худого блондина в чёрной одежде, взял огромные кусачки и отхватил пытуемому мизинец на левой ноге. Несчастный взвыл, подавившись хрипом и кашлем. Тот, чьи это были воспоминания, шмыгнул носом, нервно сглотнул и отвернулся. Вероятнее всего, он служил писарем – сидел чуть в стороне, за столом с бумагами и с пером в руке; неверные огоньки свечей трепетали от сквозняка, отбрасывая причудливые тени на ровные ряды букв. Блондин, приподнявшись и подойдя к пленнику, вкрадчивым голосом начал увещевать.

– Дорогой, скажи всё. Всё-всё. Мой человек это запишет, и тебя отправят на суд. И, возможно, даже не казнят. У тебя семья, ты раньше был законопослушным; сошлют на каторгу лет на десять, Империи нужны крепкие рабочие, время быстро пройдёт. А после – домой, к жене и детишкам.

– Но… Я не виноват! – пленник забился в цепях, рыдая. – Я не убивал! И уж тем более не магией Стихий, я вообще о магии ничего не знаю! Я был в это время у Карла, соседа, он живёт через два дома, он подтвердит! Пожалуйста!

– Карл недавно рассказал нам, что это ложь. Показать его письменное признание? – в голосе блондина появилась ироничная нотка.

– Ложь? Что… Как?

– Послушай, я устал. Мы все устали. Давай закончим это, а? Расскажи всё. Может, даже не так – я буду говорить, а ты будешь соглашаться. Кивать. Идёт?