Вера Филенко - Переведи меня (сборник)

Небольшая ошибка

Рубик звонит в дверь – звонок высоко, приходится прыгать, палец соскальзывает, поэтому трель выходит отрывистой, нервной, с одышкой («кто там – доставочка»). Дверь открывает худая блондинка с гигантской каменной грудью и висящей на нижней губе сигаретой. Она неприветливо щурится сквозь дым и выжидающе молчит. Рубик воздевает вверх коробку и планшет с ведомостью – двумя руками, как в молитвенном экстазе, в каждой по дару. Блондинка выводит на планшете ряд резких узелков, её ноздри хищно раздуваются, как капюшон кобры. В глубине квартиры что-то падает и бьётся, на последнем узелке ручка с визгом рвёт тонкую жёлтую бумагу, дверь с грохотом захлопывается перед носом Рубика. Рубик думает: «вот бы там была бомба, да, да, маленькая бомба», смотрит на облупившуюся краску, зачем-то ковыряет её ногтем и тихонько говорит «ппааххх», затем садится на велосипед и едет дальше – вниз по улице. Впереди ещё пять адресов, в корзине на багажнике – пять свёртков.

Рубику нравится его работа: знай себе крути педали да стучись в двери, где тебе пусть и не всегда рады, зато всегда ждут; раздавай конверты, коробки, пакеты (большие и малые – как медведицы) – и думай, что там внутри – в конвертах, коробках, пакетах, а главное – за дверями, дальше которых его никогда не пускают. Каждая доставка – целая жизнь.

Вот дубовую дверь с номером сорок два распахивает гранд-дама, древняя, как ящер, сморщенная, как урюк; из-за двери тянет вишнёвым пирогом и сыростью. Гранддама степенно выводит величавую подпись с вензелями, снисходительно кивает и запирается в своём двухэтажном пенале с наверняка затёртыми обоями и окнами, наглухо закрытыми бархатными портьерами, – там она дрожащими артритными пальцами вскрывает конверт и вытаскивает любовное письмо от такого же древнего ящера (да, да), с которым делит сладкую горечь невозможности будущего последние сорок лет. Рубик цыкает велосипедным звонком и лихо мчит прочь от ящеров, их усохших соблазнов и вишнёвого пирога.

Железную дверь без номера открывает слепой мужчина. Рубику приходится вставлять ему карандаш в пальцы и прижимать руку к планшету, чтоб подпись была ровной. Мужчина рассеянно улыбается, глядит поверх Рубика и норовит погладить его по голове («славный малый, ты очень славный малый»). Рубик не считает себя славным, прикосновения слепца ему неприятны, зато можно заглянуть за спину и жадно рассмотреть прихожую: темно-серые стены, густо увешанные женскими портретами и трофейными рогами. Все рога разные, женщина – одна: яркая брюнетка с капризными наливными губами, изогнутыми в презрительной усмешке. Мужчина берет в руки тяжёлую коробку в крахмалистой упаковке, нежно ощупывает её и трясёт, снова улыбается: внутри гулко катается что-то надёжное. Рубик засовывает нос ещё дальше за порог и видит огромный холл. Его стены также плотно покрыты портретами и рогами – словно безумный мох, они уходят вверх, на второй этаж. Рубику нравится думать, что в коробке лежит большой костяной шар для боулинга – хозяин будет запускать его в пустой холл и доверчиво идти за ним на звук, потому что куда же ему ещё идти. Железная дверь тихо щёлкает языком, Рубик стоит перед ней ещё минуту и уходит – сегодня коробка не будет открыта, он это знает.

Железные двери, деревянные, обитые дерматином (с поролоном и без) и со стеклянными вставками, с почтовыми ящиками и мутными глазками, медными табличками с именами и неряшливыми безымянными цифрами, богатые, бедные, надёжные, худые – каждый день они открываются Рубику ненадолго и лишь для того, чтобы жадно поглотить коричневые свёртки из его рук. Конечно, ему хочется прежде заглянуть в них, но откуда-то он и так знает, что внутри, а то, что кроется за дверями, интересует его гораздо больше. Рубик воображает себе, как его приглашают в дом, предлагают присесть, выпить чаю, принимают пальто и фуражку, спрашивают имя, учится ли он, где его родители, есть ли у него девушка и был ли он уже в новом кинотеатре на площади, но дальше «хорошего дня» он никогда не заходил.

Следующая страница