Морвейн Ветер, Регина Птица - Патрициана. Книга пятая

Когда рождается талах-ар, предназначенный для Короны Севера, талах-ан, который принимает его на руки, посылает гонца в храм талах-ир. Один из пятнадцати, рождённых в ту же луну, будет посвящён солнцу и станет аран-тал. Аран-тал — правая рука намэ, его меч и его щит. Но талах-ир не могут сказать, кто из юношей больше подходит на роль аран-тал, а кто останется в касте. Обычно их растят вместе со всеми первые шесть лет. Потом талах-ир принимают решение.

Когда мне было шесть, я мечтал сыграть мелодию, которую услышат даже мертвые.

За пять недель до начала войны Вечного Рима с Короной Севера

Талах-ар-намэ Лира Савен, пятнадцатая по рождению в своём храме и первая в Короне Севера, стояла на балконе и глядела на море, бьющее о фундамент зиккурата. Золотые волосы хлестали её Лиру по плечам, развевались на ветру полы белоснежной мантии с голубой окантовкой. Несомые лёгкими порывами трепетали маленькие пёрышки на изгибах серых, как грозовое небо, крыльев. Я не видел её лица, но она заранее вызывала у меня неприязнь. Наверное, я был единственным Крылатым в семи сторонах, у кого Лира Савен вызывала неприязньтакие эмоции, и наверняка она удивилась бы, узнав об этом.

Намэ повернулась, и я упал на одно колено, приложив руку к груди. Взгляд мой был опущен, как предписывал этикет.

— Дайнэ Инаро? — голос её оказался необычайно мелодичным, будто хрустальная трель арфы.

— Да, намэ.

Белоснежная рука коснулась моего лба. Затылок пронзили иглы боли.

— Встань, аран-тал, и взгляни мне в глаза.

Я не хотел видеть это лицо, но мог только подчиниться. Когда наши взгляды с намэ встретились, я замер. Перестал чувствовать бег времени, тепло солнца, согревающего мои плечи, прохладу ветра, шелестевшего в складках одежд. Лица всех Крылатых совершенны или близки к совершенству. Разница лишь в деталях вкуса создателей. И всё же у каждого Крылатого своё лицо. У каждого свой взгляд и изгиб губ. Меня, родившегося при храме талах-ир, трудно поразить красотой, но свет, изливавшийся из этих глаз цвета осеннего моря, завораживал. Лишал воли.

Ей не нужен таар*, чтобы вызывать любовь. Ей не нужно принуждать к подчинению.

— Это новое оружие талах-ар? — выдохнул я, продолжая смотреть на неё и не двигаясь.

Она подняла брови.

— Ваши глаза.

Она рассмеялась.

— Спасибо. Это был… необычный комплимент. Идёмте.

Я последовал за ней через мраморную колоннаду на полшага позади, как требовал того этикет. Мы вышли на лестницу и спустились на нижнюю террасу, которая оказалась совсем небольшой. Здесь не было парапета, зато прямо напо полу рассыпалисьбыли разбросаны подушки в шёлковых наволочках. Между ними стоял поднос с фруктами и вином.

Намэ опустилась на одну из подушек и, откинувшись к стене, прищурилась, глядя на солнце. Лицо её стало совсем детским. Она сидела так несколько секунд, потом, будто вспомнив обо мне, подняла удивлённый взгляд. Тонкая рука взлетела в воздух, как крыло чайки. Я увидел два серебряных кольца — на большом пальце и на безымянном.

— Присаживайтесь, — она указала на подушки напротив.

— Благодарю, — я коротко кивнул и сел.

— Вы попрощались с друзьями? — спросила она.

Я опустил голову в знак подтверждения.

 — Хорошо… — сказала она медленно, хотя радости в её голосе не было. — Тогда мы можем отправляться сегодня же.

— Простите, намэ… могу я спросить?

— Вы можете называть меня Лира. Спрашивайте.

— Благодарю, намэ. Куда мы отправляемся?

— Мы отправляемся в Помпеи. Мы будем говорить там с патрициями даэвовэнтари.

Я промолчал.

Странно, я ничего не чувствовал. Я никогда не мечтал странствовать, никогда не хотел увидеть южные города и тем более не желал ничего знать о даэвэнтариах. Цепь предназначения связала меня с именем Лиры Савен.

Когда мне было шесть, и у меня отбирали флейту, я плакал.

Когда мне было десять, я тайно мечтал о том, что, научившись драться, сбегу и снова займусь любимым делом.