Михаил Долманов - Отражение

Я, Карамзин Лев Александрович, тысяча девятьсот пятидесятого года рождения, пишу эти строки, находясь в здравом уме, твердой памяти и крепком здравии. Все вышеприведенные утверждения подтверждены медицинскими обследованиями, о чем свидетельствуют справки и результаты анализов и медицинского обследования, которые я прикладываю к этому документу. Также к документу я прикладываю завещание, заверенное нотариусом и оформленное по всем правилам и требованиям. Поэтому попрошу Вас отнестись к тому, что тут будет написано, со всей серьезностью.

Я хочу написать это, потому что не могу больше держать в себе, да и, как мне кажется, я подхожу к той черте, когда мой путь подходит к концу, по причине ниженаписанного.

Этот пакет документов я распорядился передать Вам (моя несравненная жена Марина, любимые сыновья Виктор и Евгений), в том случае, если отведенное для меня время подойдет к концу. Только при таком обстоятельстве с Вами свяжется Юридическая компания. Все расходы я уже погасил, поэтому для Вас это не будет стоить ровно ничего. Кроме, разве что, времени для прочтения и понимания того, что Вам предстоит прочесть. Перед тем как начать, хочу еще раз признаться Вам в любви, и поблагодарить за ту счастливую жизнь, которую Вы мне подарили. И скажу, что если бы у меня была возможность сейчас что-то изменить, то я бы отмотал назад годков тридцать, сорок, но только для того, чтобы прожить свою сознательную жизнь рядом с Вами, мои родные. Очень Вас люблю! Не знаю, что ждет меня после смерти, но моя душа и сердце навсегда будет хранить Вашу заботу и теплоту.

Навсегда Ваш муж и отец

Лев Карамзин

20.08.2013

Эта история началась в далеком одна тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, когда, будучи тринадцатилетним мальчишкой, я проводил летние каникулы, помогая своим родителям днем, а с вечера до глубоких потемок бегал по всей округе со своим другом Мишкой Харламовым. Чего мы тогда только не делали! Сейчас думаешь, что некоторые вещи были безрассудны, а порой даже опасны, но тогда все выглядело иначе, ведь когда тебе тринадцать, ты чувствуешь, что можешь свернуть горы – такой это замечательный возраст.

Но не будем далеко уходить от темы. Все свободное время мы проводили с Мишкой Харламовым, он был очень умным и шустрым пареньком, постоянно ищущим какие-нибудь приключения и авантюры. Не сказал бы, что все они были хороши, но что могу сказать точно, так это то, что скучно с ним не было никогда. Он всегда знал с десяток историй, аналогичных той, в которой мы оказывались, и никогда не упускал случая рассказать что-нибудь. Так что от него мы узнавали много нового, пусть это новое и оказывалось на девяносто процентов всего лишь его фантазиями, но нам оно казалось самым правильным и побуждало к новым действиям и приключениям. Вот несколько слов, чтобы вы поняли, каким он был, и возможно, поняли, почему все сложилось именно так.

Я еще ничего не написал, а писать уже трудно. Не знаю, может это и глупая затея, но я все-таки решился. И даже сейчас я чувствую, что за мной наблюдают, хотя казалось бы неоткуда. И что-то странное чувствуется в воздухе, похожее на болотный гнилой запах, заставляя вздрагивать и оглядываться. Думаю, времени у меня совсем мало. Но я все-таки продолжу. Я уже сделал многое, готовясь к написанию. А Вас я прошу простить мне мои лирические отступления.

Все время мы проводили с Мишкой, и нас обычно бегало по окрестности достаточно много, ведь детей во времена моего детства было гораздо больше, чем сейчас. Все мы бегали взад вперед, менялись цели, задачи, желания, но неизменно всегда было одно – впереди всех бежал Мишка, о чем-то горячо крича и подбадривая остальных, заражая всех своим энтузиазмом. Вторым неизменным фактором всех игр и поисков было то, что при всей переменности компании, приходе и уходе из нее ребятишек, рядом с Мишкой всегда находились двое постоянных его товарищей. Одним из них, как вы уже поняли, был я, а вторым, а, точнее сказать, второй, была двенадцатилетняя девчонка, Настенька, которая была безумно влюблена в Мишку и поэтому везде ходила за ним хвостом; Мишка же, как и положено, ничего не замечал. Он, как правило, не замечал многое, что являлось привычным и принадлежало к «обычному» миру.