Керим Волковыский - Осень в Калифорнии

© Керим Волковыский, 2022

© «Время», 2022

Имя Керима Волковыского – поэта, переводчика и прозаика, практически неизвестно широкому читателю, но зато его прекрасно знают знатоки русской литературы, филологи и академическая профессура… Еще бы! Кериму принадлежит самый яркий дебют в истории русской поэзии конца ХХ века. Его ранние стихи, которые тогда еще школьник из Перми послал Белле Ахмадулиной, настолько изумили ее совершенством, что она ответила не письмом, а стихотворением «Голос», в котором признавала превосходство школяра над собой. Позже они познакомились лично. Эта история наделала много шума в провинции, и однажды я сам (мы с Керимом земляки, короткое время жили рядом, ходили по одним и тем же улицам в Перми, но не были знакомы) описал историю этой судьбоносной встречи в повести «Ожог линзы». Спустя долгие годы мы наконец познакомились лично – редкий случай знакомства автора со своим литературным героем.

Судьба Керима сложилась очень причудливо: прожив чуть более тридцати лет в Советской России, в годы разлома империи Керим пустился в странствия по Европе и далее по всему миру. Странствия на долгие годы увели Керима от музы, и когда наконец он вернулся к творчеству, ему пришлось за пару лет наверстывать упущенное. И наверстал блестяще!

Но не впрямую – как поэт, а косвенно, сначала как конгениальный переводчик поэзии Гарсиа Лорки. Для этого он выучил испанский язык. Его изумительные переводы из «Цыганского романсеро» открыли нам истинного Лорку, поэта страстей, кентавра, а не романтического бумажного Пьеро в переводах Гелескула.

Переводы раскрыли наконец молчащую раковину его поэтического вдохновения, в раковине заблистали жемчужины, Керим сам стал писать стихи, в том числе он написал изумительной силы поэму-речитатив «Раньше книги сжигали…», которая окончательно, на мой взгляд, утвердила его первенство в современной русской лирике.

Да, пока об этом мало еще кто знает, но, как говорил Моцарт, нет ничего прочней, чем «тихая слава».

К переводам и стихам недавно прибавилась проза.

По-моему, она стала неожиданностью для самого Керима.

Прочертив огненным зигзагом судьбы земной шар, он наконец замер в горах Швейцарии, в окрестностях Цюриха, где зимой разгребает снег у входа в шале, а летом путешествует с другом закатного времени Максимилианом, например, по Миссисипи, повторяя путь плота мальчишки Гекльберри Финна, – в самом Кериме до сих пор есть черты всех романтических мальчиков, пятнадцатилетних капитанов нашей юности.

Его проза пошла по пути литературного ретро, этот стиль воскрешения в памяти прожитой жизни – для любви и суда – был задан в русской литературе еще в легендарном романе Юрия Трифонова «Дом на набережной»… Замечу, порой Керим совершенно беспощаден к себе и своим близким, к советской утопии, к обманам прошлого и трагическим перспективам будущего, цивилизация зашла в тупик, говорит он.

Проза Керима навряд ли станет бестселлером, он чурается манков читательского успеха, но я уверен: прочитанное станет событием для каждой души, которая прочтет его исповедь, да, именно исповедь, потому что – наберем в грудь больше воздуха – все, о чем он пишет в последние годы, это «каминг-аут», раскрытие, признание в иной природе своего бытия. Но именно эта интонация придает его прозе привкус события.

Пожелаем книге Керима Волковыского успеха у читателя. Даже пусть читателей будет ровно столько, сколько приходит на концерт симфонической музыки в зал консерватории, тишина партера и овации в финале, именно то, о чем только и может мечтать истинный творец.

Дорогой читатель, перед тобой книга о любви. О любви большой, подчас необычной, не конвенциональной, трогательной… Кто-то заметит: «Опять! Какой ужас! Надоело, сколько можно…» Приходится отбиваться.

Кто-то из мудрых душеведов подметил, что мы живем в такое время, когда люди либо почти не читают, либо (те, кто раньше читал) предпочитают писать сами, не особенно затрудняя себя вопросом умения. За оставшегося «читателя» идет жесткая и подчас не джентльменская борьба. При этом погоня за читателем не касается произведений пары известных (зачастую очень хороших) писателей, она не затрагивает головокружительного интереса, проявляемого толпой к пухлым томам биографий «знаменитостей», написанных или ими самими, или занесенных на бумагу с их слов. В случае со знаменитостями срабатывает эффект приобщения: к власти, богатству, опасности, иногда даже к пороку. А что делать мне – бедному, старому, абсолютно здоровому и незнаменитому?