Мария Вейра - Опасный путь: дневники Анжелы

Ты думаешь, это будет про мужчин.

Про города, постели, поцелуи и секс. Про то, как я сбегала на каблуках, не оставляя номера. Или наоборот – цеплялась, как девочка, за чужое плечо.

Нет.

Это будет про меня.

Такую, какой ты сама боишься быть.

Слишком живую. Слишком честную. Слишком чувствующую.

Я начала писать эти дневники не ради воспоминаний. А чтобы не сойти с ума.

Когда ты не любишь – ты не теряешь.

Когда ты не веришь – ты не страдаешь.

Когда ты не остаёшься – тебе не больно.

Я так думала. До него. До себя.

И нашлась.

Я прошла через запахи чужих простыней, через мимику, которую больше никогда не увижу, через встречи и расставания.

Я потерялась. И нашлась.

Это не исповедь.

Это не инструкция.

Это путь.

Опасный.

Но мой.

Я приехала в Мехико без плана. Без сценария. Без мыслей о прошлом.

Мехико не просил ничего.

Он просто впустил меня – как запах кукурузных лепёшек, как обжигающее полуденное солнце на кожу, как ритм марьячи, звучащий из чьего-то открытого окна.

Я жила в районе Рома Норте, в квартире с балконом, где на перилах сидели жирные голуби, а с улицы доносились крики уличных торговцев и запах жареного перца. Мехико пах телом. Улицами. Потом. Копчёной солью. Кровью с рынков. И какой-то хищной, густой свободой.

Я бродила по городу, как будто пробовала его языком – улицу за улицей.

И нашла его. Вернее – он нашёл меня.

Это было в небольшом ресторане на краю Кондеcы, с глиняной вывеской, цветами в стеклянных бутылках и громкой сальсой. Меню не было. Только он – за стойкой.

Черты лица – острые, как нож для разделки рыбы. Татуировки – как старые следы ожогов.

Он был шефом. С настоящими руками – сильными, грубыми, пахнущими копчёной паприкой и жгучим лаймом.

Он не улыбался. Смотрел, как будто обнажал. Не тело – пульс под кожей.

– Ты ешь мясо? – спросил он.

– Иногда.

– Сегодня – да.

Я не спорила.

Он подал мне тако с ананасом, свининой и чем-то острым, что обжигало нёбо так, будто заставляло всё почувствовать заново. Он молчал, стоял напротив, курил. И смотрел.

– Ты недавно здесь, – сказал он.

– Именно. Ты местный?

– Я – отсюда. Из жара. Из крика. Из ночи, – он подался ближе. – Из ада, если что.

– Я люблю ад. В нём честнее.

– Поэтому и пришла?

Он не пригласил меня. Он просто пошёл. Я пошла за ним.

Его квартира находилась над кухней, с бетонным полом, вентилятором под потолком и кроватью, застеленной смятым полотенцем вместо простыни. Там пахло луком, потом и мужчиной.

Он не раздел меня. Он просто подошёл и начал нюхать – шею, ухо, волосы.

– У тебя запах соли. И дороги. Мне нравится.

Он развернул меня, провёл языком по позвоночнику, как будто читал что-то важное.

Руки его не просили разрешения. Они действовали, как будто знали меня раньше, чем я сама. Как будто изучали анатомию удовольствия не по учебникам, а по телу – моему телу. Пальцы – сильные, цепкие – работали, как на кухне: быстро, точно, с нажимом. Он не гладил – он месил. Он не ласкал – он проверял, как много я выдержу. Как глубоко впущу. Как громко задышу.

Я не кричала. Но внутри – кричала каждая клетка. Как будто они проснулись после зимней спячки и требовали огня.

Он был жадным. Тем самым опасным видом жадности, что возникает у тех, кто знает: это может быть в последний раз. Он любил меня, как будто еда остынет через минуту, а надо съесть, пока обжигает губы. Он прижимал меня к себе так, что я чувствовала его рёбра – будто внутри него билось сердце, сожжённое солнцем. Он кусал – с боку, за шею, за бедро. Он вонзал зубы туда, где пульс – как будто хотел оставить на мне своё имя.

– Не думай. Не вспоминай. Не бойся. Только чувствуй, – шептал он между движениями, между толчками, между выдохами.

Я чувствовала. Чёрт возьми, как я чувствовала.

Я чувствовала язык, жгучий, как перец чили, когда он скользнул им между моих ног – не спеша, а намеренно, по кругу, как будто вырисовывал мандалу из похоти. Я выгнулась – и он только глубже вошёл языком, как будто искал точку, где у меня исчезает контроль.