Жанна Тин - Опасная девочка для Волка

- Юля, вставай.

Неприятный толчок в плечо прерывает мой сладкий сон, и я с неудовольствием щурю глаза. Как же сильно я не выспалась! Полночи провозилась на жестком тонком матрасе. Мама мне его кинула на пол, когда братик заболел и потребовалось уступить ему свою кровать.

- Уже утро? – зеваю.

- Опоздаешь! – назидательно говорит мама, и грозит пальцем.

Она, в домашнем застиранном халате и рваных тапочках стоит и мерзнет, обняв себя дрожащими руками. Наверное, опять не спала полночи и ухаживала за Женей – моим заболевшим братом. Но мама гордая и не признается.

- Еще семь утра, - говорю я, неохотно поднимаясь с пола.

Так повелось в семье еще когда родился Женя. Я, как старшая дочь, которую не очень жалко, сплю на кухне, Ника – с мамой, а Женя в отдельной комнате. Во-первых, он мальчик, во-вторых очень болезненный ребенок. Обычно такие малыши в наших трущобах долго не живут, но какая-то чудесная сила свыше улыбнулась нам.

Или дело не в силе свыше, а в нашем с мамой и Вероникой специфичном заработке.

- Ну я и говорю! Опоздаешь, бестолочь! – мама хмурится и сердится, морщинки на ее лбу становятся резче. – На площади не ходи, на вокзале отирайся. Там много богатеев разных приезжает. Я же тебе рассказывала, как слепые зоны камер находить?

У меня в груди немеет, я сдавленно сглатываю и быстро киваю, чтобы не разочаровать маму. Иначе она и ударить может сгоряча. Веронику пока еще щадит, а мне, бывает, и достается. Я низкорослая, худая, бледная, из-за плохого питания, но пока вроде могу быстро бегать. После того, как мама получила инвалидность из-за болезни ног, работать у нее не получается. Только заниматься хозяйством.

Поэтому нам с Вероникой пришлось идти зарабатывать деньги.

Мне девятнадцать, сестре тринадцать, и дело, с которым мы связались, тот еще отстой. Приходится умело красть кошельки из карманов богатых зазевавшихся туристов. Благо, живем мы в большом городе, к нам часто приезжают беззаботные иностранцы. А вот в нашем районе существовать дорого, особенно бедным людям вроде нас.

Глазу постороннего человека, не обывателя, не видны все эти банды, которые захлестнули бедные районы и диктуют нам свои законы. Сразу вычислили всех воров – и карманников, и домушников, и требуют десять процентов с каждого, независимо от пола и возраста. Нам с сестренкой еще удалось не попадаться, и я считаю это чудом.

Но лучше бы то чудо вернуло Женьке возможность ходить и позволило бы маме обходиться без трости!

- Мам, а завтрак…

- На тебя еды не осталось! – рявкает мама. Потом выдыхает и добавляет тише: - на меня тоже. Все младшим отдала. Пустой холодильник. Все, иди давай, потом поговорим. Никушка пойдет днем на дело, когда народу побольше будет.

Вот так. Ника – любимая дочь, хоть и орет на мать благими матами – и это в ее-то тринадцать лет, и денег меньше приносит. Шляется где-то с кем-то вместо заработка. И все равно мама боится, что ее поймают из-за неопытности. Хотя надо признать – больше она тревожится за Женьку. Пойманная совершеннолетняя дочь будет отвечать за себя сама, а вот если Нику схватят за шиворот, то такой скандал поднимется…

Еще и Женьку отобрать могут.

Выдохнув, я натягиваю джинсы и свитер, понимаю, что успела замерзнуть. Но чай и кофе закончились еще позавчера, может найду в карманах денег на стаканчик горячего напитка и беляш. Но это бессмысленные мечты. На метро бы хватило…

Вместо теплого зимнего пальто кутаюсь в куцую курточку на рыбьем меху, как говорила моя покойная бабушка. Кроссовки давно порвались, но я как-нибудь справлюсь. Благо носки целые. Я провожу в центре города целый день, с утра и до вечера, вытаскивая кошельки из сумок и карманов, и каждый день рискую попасться бандитам, полиции, заболеть, стать избитой ограбленными людьми.

Самое страшное – нарваться на людей Волка, захватившего весь центр своей бандой. Проблема в том, что я не знаю, как он выглядит.