Октавия Колотилина - Октопус

Порой, желая сохранить любимое на годы, мы убиваем его. Фиалку с тайного свидания засушиваем среди страниц пыльного тома. На первую улыбку малыша смотрим через объектив видеокамеры. Пропускаем похороны бабушки, чтобы во сне подниматься по скрипучим ступеням в её дом, вдыхать запах пирожков, рецепты выспрашивать и молчать о том, что она умерла.

Осьминог был роскошен: когда стоит на дне – с человека ростом, присоски в основании рук, словно пиалы. Атласная кожа играет алым и чёрным не хуже плаща Отелло. Гоняя воду, вытянутая голова надувает сердитые щёчки, под ней округляется щель – край мантии. Каждый глаз смотрит в свою сторону, как у хамелеона, и похож на золотистую жемчужину с кулак, которую рассекает горизонтальная полоска-зрачок.

Если крупнейшие в мире океанариумы – Сингапура и Джорджии – устроят аукцион, сражаясь за такого питомца, таблички развернутся по метру, чтобы вместить нули. И дело тут вовсе не в размере экземпляра, а в его мозге.

Посреди аквариума ярилось, закручивая кончики рук, моё личное сокровище.

– Как долго тебя не было! – прощёлкал осьминог, припав к стенке.

Кружочки присосок нарисовали на стекле лилию с восемью лепестками. В её сердцевине скрыт клюв, но не опасный – этот вид не вырабатывает яд.

Лишь бы не заметил, что я собралась делать.

Я откинула лючок на крышке аквариума, сунула левую руку внутрь. Присоски тут же припали к пальцам, легонько целуя, пробуя. На каждой присосочке столько же вкусовых рецепторов, как на кончике языка у человека; получается, у осьминога тысяча шестьсот маленьких любопытных язычков.

В правой руке у меня спрятана пробирка. Пока он отвлёкся, добавила в воду три капли.

– Так хочется есть, – смущённо пожаловался осьминог. – Ты ничего не принесла мне?

– Ещё не поймали, – соврала я.

Присоски щекотали, передавая мою ладонь по цепочке к скрытому под головой клюву. Он прощёлкал:

– Прошу, отпусти, сам половлю. Почему ты заперла меня здесь?

– Пока сиди. – Я нервно улыбнулась, стараясь не вспоминать вчерашний кошмар.

Вспоминать нельзя, ведь собеседник чувствует эмоции по вкусу.

Ладонь затащили к центру «лилии». Кривой клюв, как у попугая, нежно прикусил мой большой палец. Играясь, словно котёнок, осьминог начал спускаться к запястью, легонько сжимая кожу: и приятно, и страшно.

Я влила ещё пару капель.

– Что это?! – Он бросил мою руку, отпрянул.

У дальней стенки аквариума громоздился «замок» – сооружение из камешков, старых башмаков, лейки от душа и конического ведёрка с противопожарного щита. Осьминог просочился в щель между предметами, выставил две руки наружу. Прощёлкал подозрительно:

– Откуда противный сладковатый запах? Внутри нет, наверху – сильный.

– Внешние фильтры забились, – сказала я как можно убедительней.

Пока он поправлял своё строение, проверила, все ли трубы, ведущие в аквариум, заглушены.

И твёрдой рукой смахнула слёзы.

***

За 12 дней до этого

Существо сидело на отвесной скале и притворялось выступом: в точности повторяло её трещинки, пятна лишайника. Рина толкнулась ластами, тихонько подплыла ближе. Плавно, очень плавно занесла сачок.

В последнюю секунду «выступ» прянул влево; на том месте, где он сидел, застыла чёрная клякса. Но нет, не проведёшь! Сачок уже летел навстречу беглецу.

Попался!

Рина сунула пальцы в сетку, схватила мягкий комочек – за голову, обязательно за голову, щупальца он может откинуть – и аккуратно выпростала, стараясь не повредить кожу. Она тонкая, как у человека на внутренней стороне губ, и такая же чувствительная.

Осьминожек, размером с голубя, обхватил руку дайвера, клюв работал изо всех сил. Нет, малыш, тебе не прокусить кевларовый налокотник, сухой гидрокостюм плюс три слоя термобелья. Телескопический глаз смотрел с отчаянием смертника: поймали, вот-вот начнут рвать на куски и лакомиться диетическим мясом.

Серый, в чёрных точках. Октопус вульгарис, осьминог обыкновенный; такого бы красавца да заспиртовать. Но в коллекции уже был экземпляр побольше, а сейчас время лезть в пещеру. Её обнаружили в прошлое погружение, ходы тянулись далеко в глубь горы, сведений же о них не нашлось никаких и нигде.