Сергей Еромирцев - Окна
© Сергей Владимирович Еромирцев, 2024
ISBN 978-5-0064-1743-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«В размытой комнате протаяло окно…»
В размытой комнате протаяло окно,
Пятно неровное – остывшая кровать,
Ещё хранило очертанья тела,
Но неотложное, в дверях топталось дело,
Не уставая звать.
Да если бы одно!
Остыл мой кофе. В голове пустой
Возилась тишина. Болезненно-бескровно
В окно вползало, разбухая, утро.
Пригрелась лень за пазухою, сутры
Урчала сонно. Словно.
Платила за постой.
Какую-то придумав дребедень —
У дела перед носом запер двери.
Холодный кофе – вон! Даёшь горячий чай!
А там, глядишь – чего погорячее!
Подумаешь! Невелика потеря —
Один промозглый день,
Другой промозглый день.
Из темноты, оглохший и бессильный,
Я выпал в утро. Мёл колючий снег.
Прохожие – расплывчатые тени.
Сугробов влажных телеса тюленьи.
День начинал разбег.
Сквозило синим.
Вечер
Вот и всё. Полыхнуло, погасло.
Загустел и остыл окоём.
И заполнило жёлтое масло
Запотевший оконный проём.
Тянет прелью из пасти подвала,
Толстый чайник беззлобно ворчит,
Громко пахнет нагретым металлом,
И на вкус даже воздух горчит.
Стариковски кряхтит половица.
Робко тренькнул – и замер – сверчок.
Оживают забытые лица
И смеются за правым плечом.
Согревая в дырявом кармане
Долгий счёт безвозвратных потерь,
Я дремлю на скрипучем диване.
Дует август в открытую дверь.
Я остаюсь
Мимо плотины слёз,
Через надежды дым,
Из лабиринтов грёз
Я выхожу живым.
Я выхожу на свет,
Я принимаю бой.
И в перекрестье лет
Я остаюсь собой.
В утро стекает ночь,
Строчка бежит к строке,
Спит безмятежно дочь,
Спрятав меня в руке.
Дом
Дом слышал всё. Вечернюю молитву.
И голос хриплый пьяного отца,
Дрожащего, с притупленною бритвой,
Не видящего в зеркале лица.
Он слышал шёпот ветра в тополях,
И на реке предутренние плески.
Надсадный зуд пузатого шмеля
В тяжёлой паутине занавески.
Дом жизнь хранил. Потрёпанный годами.
Глаза больные ставнями прикрыв,
Он мир непрочный подпирал стенами,
Фундамент в землю русскую зарыт.
Смелела мышь, точила половицы,
И галки поселились на трубе.
Давненько не варили чечевицы
В покинутой потомками избе.
Дом позабыл весёлый голос мамин,
В её кровати дремлет тишина.
Он незаметно стал воспоминаньем,
Обрывком недосмотренного сна.
Но он всё ждал, подслеповато щурясь,
Щетиной зарастая сорняков.
А новостройки, нагловато хмурясь,
Совсем не замечали стариков.
И я, как он, заброшенный, бесхозный,
Не раз судьбою битый наповал,
Его по тайным знакам узнавал,
И радовался, что пришёл не поздно.
И вот уже подстрижен, и подлатан,
Расправив стены, вновь хорош собой,
Дом, прикурив от головни заката,
Дымит нещадно новенькой трубой.
Не стыдно перед дедом и отцом!
Ухожен двор и перекрыта крыша.
Приблудный кот царапает крыльцо.
Живёт мой дом! И всё, как прежде – слышит!
«В осенней гулкой тишине…»
В осенней гулкой тишине
Хромая музыка звучала.
Я всё хотел начать сначала —
Она не позволяла мне.
Она кривлялась и звала
Ошибок прежних выпить яда,
И осень, пьяна и нагла,
Брела по лужам Ленинграда.
И, наблюдая за тобой,
Промокшие ругая ноги,
Я так же плёлся по рябой,
Давно нечёсанной дороге.
«Смешалась с долгим шумом тишина…»
Смешалась с долгим шумом тишина
В густую, гуттаперчевую массу.
А в городе к полуночному часу
Сдала позиции разбитая весна.
С размаху сунула восставшая луна
Ей нож янтарный в согбенную спину,
И двор собрал, вооружил и кинул
Пехоту тополей на бастион окна.
Холодным пеплом выстелив балкон,
Выводит он бравурные рулады,
Чадит в углу потухшая лампада,
И лики грозные на дереве икон.
Я тщетно тру глазницы пыльных окон
И с мясом рву из рамы рукоять,
И время заворачиваю вспять
В тугой заиндевевший кокон.
Мне нет покоя. В тесноте ночной
Идей моих бесформенная каша
Вступает в бой, как говорится, «с марша»,
И отраженье ссорится со мной!
Доколе знамя алое восток
Не развернёт над павшими стенами —
Воюю я с прошедшего тенями,
И не пускаю память на порог.
А за стеной, на кухне полутёмной,
Смолят себе ядрёный самосад —
Мой прадед, защищавший Сталинград,