Мэттью Карре - Огненный Будда. Путь пепла

Пепел все еще хрустел на его губах, когда он впервые попытался закричать.

Это было в долине Молчащих Камней – месте, где даже ветер не смел шевелить сухие травы. Агниш стоял на коленях у потухшего жертвенника, сжимая в руках глиняную табличку с выжженными письменами: "Ты отдал голос в обмен на пламя".

Он помнил тот момент у врат Храма Лунной Реки. Как черный дым вполз ему в горло, выжигая слова, оставляя лишь хрип. Как Страж шептал: "Язык – последняя цепь. Разорви – и станешь чистым сосудом".

Но теперь, глядя на свое отражение в маслянистой воде жертвенной чаши, он понимал – что-то изменилось.

Вода дрожала, повторяя движение его губ. "Мать…" Ни звука. Только пузырь воздуха, лопнувший у поверхности.

Тогда он опустил руку в пепел костра – того самого, что разжег без единого слова, силой одной мысли. Угли обожгли кожу, но боль была далекой, словно приходящей через толщу лет.

И вдруг – озарение.

Он сжал горсть пепла в кулаке и поднес ко рту. Вдохнул.

Горячая пыль заполнила легкие, проникла в кровь, в каждый нерв. Он закашлялся, и из его горла вырвался не хрип, а…

Дым.

Темный, вязкий, он клубился в морозном воздухе, принимая форму букв, слов, целых фраз, которые тут же растворялись. "Не устами", – понял Агниш. "Голос огня говорит иначе".

Когда через три луны у колодца в деревне Безмолвных он впервые заставил пламя заговорить за него, старейшина упал на колени. Из костра лился хор голосов – мужских, женских, детских – сливающихся в слова, которые Агниш лишь мысленно прокручивал в голове.

"Я не вернул речь", – осознал он, глядя на свое отражение в воде. "Я нашел ту, что громче слов".

С тех пор, когда язык ему был нужен, огонь говорил за него. Когда же требовалось молчание – пепел смыкал его губы надежнее любых пут.

И лишь иногда, в полном одиночестве, прижав ладонь к горлу, он ловил слабый шепот – отголосок собственного, давно отданного голоса, живущего теперь в каждом языке пламени, что он рождал.

Первый снег тихо падал на потухший костер, превращая серый пепел в хрупкое кружево. Агниш сидел неподвижно, скрестив ноги, его ладони лежали на коленях – левая раскрыта вверх, к небу, с тем самым знаком, что светился в темноте слабым золотистым пульсом. Холод не касался его. Он давно перестал замечать такие вещи.

Перед ним, в черной яме кострища, еще теплились воспоминания.

Скрип горящих балков в Кхарве. Глаза матери, полные не страха, а печали, когда она толкала его к задним воротам. Старый Вэй, кричащий ему в спину: «Беги, глупый щенок!»

Храм Лунной Реки, где семь светильников погасли один за другим. Пустота в груди, когда он понял – это не просто ритуал. Это его судьба.

Мать Пепла, протягивающая ему уголь со словами: «Ты уже отдал свою смерть. Теперь отдай страх.»

Ветер шевельнул его спутанные волосы, принеся с собой новый запах – не снега, не сосны. Горящей соломы. Далекого, но яростного огня.

Агниш открыл глаза.

Знак на ладони вспыхнул ярче, и в глубине остывшего костра что-то ответило – тонкая синяя нить потянулась вверх, как струйка дыма, но вместо того, чтобы раствориться в воздухе, она изогнулась, указывая на восток. Туда, где предрассветное небо уже окрашивалось в багровые тона, хотя до восхода оставались часы.

Он медленно поднялся, сбрасывая с плеч снег, который даже не успел растаять. Его одежда – потертый плащ, перехваченный веревкой, грубые брюки, стоптанные сапоги – выглядела слишком тонкой для горной зимы, но он не дрожал. Огонь внутри горел ровно, как сердце спящего дракона.

– Я иду, – прошептал Агниш, хотя говорить было некому.

Пепел под его ногами закружился, подхваченный внезапным порывом ветра, и на мгновение сложился в лицо – женское, с глазами, полными слез. Незнакомое. Но кричащее о помощи так явно, что у него свело живот.

Он шагнул вперед – прямо в холодные угли костра.

И исчез в вспышке синего пламени.