Николай Калиниченко - Облако майора

Перед сборами нас, конечно, стращали. Мол, кормить будут плохо, рюкзаки шмонать. Могут и на «губу» посадить. Но главное, наставляли старшекурсники, главное – не вестись на разнарядки. Кухня, клуб, штаб – одни слова. Выскочкам армия грозит эксклюзивом. Из серии толчок зубной щеткой чистить или плац ломом скрести. Ходили еще туманные легенды о неуставных отношениях, но в это никто не верил.

Военная часть на окраине тихого речного городка предоставила нам многие из обещанных процедур. Еда была решительно несъедобна, туалет отвратителен, а в палатках на сорок солдато-мест жара, холод и вонь портянок ощущались по-новому, остро и свежо.

Кроме того, в качестве бонуса и военно-полевого тренажера к нам был приставлен старший лейтенант Максанов. Молодой, энергичный, Максанов готовился стать капитаном и потому выслуживался «по полной». Выражалось это в непрерывных придирках. Как и все растущие в табеле организмы, Максанов испытывал чувство глубокой внутренней неудовлетворенности. Поэтому вещи у нас досматривали ежедневно, утром и вечером, а наряды вне очереди, отжимания и ночные пробежки сыпались как из рога изобилия.

Правда, с разнарядками у старших товарищей вышла осечка. В первый же день к палаткам подошел краснощекий плотненький капитан по фамилии Кубышкин и спросил, есть ли среди нас художники. Я зачем-то шагнул вперед. Оказалось, что никаких каверз с чисткой сантехники не предвидится. Капитан был завклуба, что поднимало его авторитет на недосягаемую высоту по сравнению с другими офицерами. Ведь при клубе был магазин, касса и комната отдыха, тайнами которой не брезговал и командир бригады. Вот к его-то приезду мне и было велено собрать команду, чтобы немедленно заняться оформлением части. Вчетвером мы снимали металлические щиты, на которых красовались обшарпанные образчики бранной славы: воины-освободители, гусары и богатыри; потом несли полотна на задний двор клуба для зачистки и грунтовки. Место это было тихое и странно отчужденное от остальной территории. За парапетом, на котором располагалась наша мастерская, был небольшой пыльный пустырь, а дальше восходили из густой травы колонны старых тополей. Тополь чудное, несуразное дерево. Жадно пьет из земли воду и растет быстрее своих собратьев. Но в этом неуемном стремлении кроется его беда. Со временем ветви становятся слишком тяжелыми и ломаются под собственным весом, а ствол, раздуваясь, обретает странную слабость на высоте двух-трех метров от земли. И вот уже сильный ветер грозит бедой дереву и всему окружающему. Возможно, тополям подошла бы невесомость. Тогда бы они безболезненно могли достигнуть невероятной высоты. Как бы то ни было, но мы творили наши шедевры в безмолвной компании хрупких гигантов.

Вечерами, когда огненное лето немного остужало топку и солнце опускалось за крышу клуба, густые синие тени укрывали подножие тополиного храма, а верхняя часть и лиственные своды еще долго купались в медно-медовой благодати неспешного заката. Тогда, в этот торжественный час, неведомо откуда к тополям слетались галки. Сотни птиц. Их крики и возня на верхних ветвях немного напоминали суету детей на площадке. Вот только игровое поле галок располагалось высоко над землей. Так они сидели не больше часа, а затем поднимались и плотной черной тучей устремлялись прочь.

Галка – птица бестолковая. Не чета вороне. Однако когда галки собираются в стаю, с ними происходит удивительная метаморфоза. Неловкие в одиночку птицы начинают выписывать фигуры высшего пилотажа, образуя в воздухе невероятные объемные конструкты. Причем все это в движении, на скорости, при плохом освещении и ветре. Галки словно превращаются в странное гиперсущество, по форме скорее напоминающее головоногих, нежели пернатых. Всякий раз, наблюдая эволюции этого небесного спрута, мы невольно замирали, отвлекаясь от работы. Было в этом кружении что-то тревожное и в то же время гипнотическое.