Нора Лирова - Ненависть, разбитая любовью

Как же я его ненавидела! Вот и сейчас в ванной, смывая с лица кровь, я его ненавидела. В зеркале отчетливо была видна глубокая царапина, оставленная ножом. Сегодня он перешел все границы. Взялся за нож и чуть меня не прирезал. Хотя нет, он не хотел меня убивать. Если бы я умерла, то он бы не получил больше денег и оказался там, где быть не хотел. Это была всего лишь попытка показать, что он «крутой», «сильный». Что я лишь слабая женщина, а он в доме хозяин.

Я налила на вату перекись водорода. Перекись зашипела, когда прикоснулась к коже. Хлопнула дверь. Он ушел. Ну и хорошо. Теперь можно было выдохнуть. Я услышала, как открылась дверь в детской. Она всегда открывалась с неприятным скрипом. Надо было смазать, но у меня никак не доходили руки. Тихий стук в дверь. Я ее открыла, продолжая водить ваткой по ране. На пороге стояла Варя. Серьезная и злая. Ей было десять лет, но выглядела она старше. Крупная девочка с короткой стрижкой и немного раскосыми глазами выглядела на все двенадцать лет. Одно время мне было стыдно перед дочерью за такую жизнь, но в последнее время я слишком устала чувствовать за всю вину. Слишком устала.

– Все нормально.

– У тебя кровь.

– Пройдет.

– Мам, нам надо его выгнать.

– Нет. Никто никого выгонять не будет. Сейчас я поставлю чайник. Мы попьем чаю, потом вы пойдете спать. Ясно?

Варя не ответила, но я знала, что она меня осуждает. Плевать. Мне надоело, что меня все осуждают, включая детей. Я так и не смогла стать хорошей матерью. Не смогла быть хорошей женой. Я много чего не смогла. Научилась лишь не прятать шрамы и не стесняться внешности.

С юности у меня остался шрам во всю щеку. На тыльной стороне левой руки был шрам от ожога. И еще несколько здоровых шрамов на животе. Иногда мне казалось, что у меня на теле не было живого места, на котором не осталась бы какой-нибудь след. И с каждым годом следов было больше. Так вот, я больше их не прятала за тонной косметики и одеждой. Не выпячивала, но больше не прятала.

Антон молча подошел ко мне и обнял. Ему было пять лет, но он сильно отставал в развитие. После перенесенной в детстве инфекции, реанимации и борьбы между жизнью и смертью, Антон выбрал жизнь. В нем осталась доброта и наивность, но вот ум пропал. Может это было и к лучшему. Для него мир был другим, более простым и не таким сложным, как у меня или у Вари.

Вместе с ним я зашла на кухню. Поставила чайник. Достала остатки конфет. По две шоколадных конфеты Антону и Вари. Я и сама была не против конфетки, но лишь облизнулась. На улице пошел дождь. Крупные капли застучали в окно. Сразу потемнело. Антон подошел к окну. Прикоснулся к стеклу, пытаясь поймать капли.

– Еще и погода испортилась. Завтра купаться не пойдем, – сказала Варя, садясь за стол.

– Посмотрим. Лето только началось. А летом погода непредсказуема, – ответила я. – Бабушка спрашивает, ты к ней поедешь на лето?

– Хочешь меня отослать?

– Я обещала ей, что спрошу тебя. А то она меня обвиняет в том, что я тебе запрещаю с ней видеться.

– Она не понимает почему?

– Не знаю. Видимо не хочет понимать.

– Я сказала, что без Антона никуда не поеду.

– Может ты захочешь отдохнуть? У нее дом в деревне. Папа…

– Я никого не хочу видеть. Так и передай.

Я пожала плечами. Мне надо было сказать ей, что так нельзя. Что нужно бабушку уважать и иногда с ней общаться, но Варя уже была достаточно взрослой, чтобы принимать решение, с кем общаться, а с кем нет.

Чайник закипел. Я достала из холодильника молоко. Чай с молоком и ложкой меда. Он расслаблял и успокаивал. После сегодняшней выходки Толи нам всем надо было успокоиться. Я дала Антону таблетки. После этого выдала конфеты.

– Мам, а может завтра купим йогурт? – предложила Варя.

– Подумаю, – ответила я.

Щека болела. Взгляд зацепил синяки на запястье после последней нашей ссоры. Они еще не успели сойти. Да, отметин с каждым разом остается все больше. И с этим ничего не поделать. Я не могла противостоять Толику. Он был слишком высоким и крупным. Прям медведь. Светловолосый медведь, который крушил все, что попадет ему под руку.