Алексей Васильев - Не твой день для смерти
«Потому что любовь – это вечно любовь
Даже в будущем вашем далёком…»
Владимир Высоцкий «Баллада о времени»
«…На фронтоне этого здания красуется надпись: «Всё для общественного блага». Но это не что иное, как самая лживая формула; парламентаризм есть торжество эгоизма, высшее его выражение».
Константин Победоносцев «Великая ложь нашего времени»
Часть первая. Побег.
С абразивного диска сорвался сноп огненных брызг. Радостные искры напоминали Климу бенгальские огни. Или даже салют. Он едва не улыбнулся от такого сравнения.
Его работа не располагала к лирике. Грохот разгоряченных станков, охрипшие крики мастера, еле слышные сквозь шум моторов, тяжелый звон молотов – это его день. И тут – крошечный салют. Нет, все же бенгальский огонь!
А ведь скоро Новый год. Клим любил этот праздник. Он вообще любил всё новое.
Когда круг коричневого наксосного наждака медленно остановился, Клим поднял на кепку защитные очки и заметил за паровым прессом троих работяг. Пять глаз пристально смотрели в его сторону (одно из глазных яблок было утеряно в пьяной драке). Мужики что-то кричали друг другу в уши, то и дело поглядывая на от Клима. Это были известные заводские хлыщи. Они зло скалились и сплёвывали на жирный и чёрный от грязи и машинного масла бетонный пол.
Натужный рев гидропресса заглушал голоса. Спокойно переброситься фразой-другой можно было только на пятнадцатиминутном перерыве. За смену их было два. Ближайший – совсем скоро: через пыльное и надтреснутое стекло цеховых часов еще можно было узнать оставшееся время до отдыха.
Если вы думаете, что перерывы устроены для того, чтобы рабочие смогли проглотить принесенные с собой ломти черного, сыроватого хлеба с пожелтевшим салом и подвявшей луковицей, отхлебнуть теплого чая из самодельных мятых термосов и выкурить по небольшой глиняной трубке дешевого табаку, то, скорее всего, так оно и есть. Ведь забота о труженике – первейшая задача дирекции. Была, есть и будет!
И только немногие инженеры и техники знали и хранили грустную тайну о том, что перерывы существуют прежде всего для "отдыха" машин.
Запыхавшись за несколько часов работы, станки, конвейеры и краны жалобно поскрипывали в долгожданной тишине. И, словно марафонец после долгого бега на холоде, будто не веря своему счастью, медные котлы выпускали, посапывая и посвистывая, тонкие струйки пара.
В короткое время затишья наладчики, как тени, проносились по цехам, прослушивая железных пузанов, заглядывая в запыленные глаза манометров.
Механики старательно ублажали капризных металлических истуканов охлаждающей эмульсией, лили ее на их разгоряченные сочленения, а иногда даже махали тряпками, как заботливые тренеры, между боксерскими раундами.
В непривычной тишине после сигнальных трелей крана и пронзительного писка во время распиловки бронзовых деталей в первую минуту люди не могли совладать со своим голосом и вовремя убавить громкость. Поэтому, когда Клим протирал руки ветошью, он услышал отчетливые голоса за спиной и кличку, которой наградили его цеховики: "Профессор".
Когда он повернулся, трое мордоворотов были уже рядом. Их подозрительный интерес к его персоне не радовал.
К лоботрясам подошел ещё один громила из соседнего цеха. Самый грузный и высокий (как его там?.. Засов) помахивал конвертом, давясь от хохота:
– А ты что, Профессор, начал писать стихи в дамские журналы?!
– Поздравляю, красотка, – скорчил рожу одноглазый, – ты выиграла приз!
Все четверо затряслись от смеха. Клим не сразу понял, в чем дело. А когда догадался, что это за письмо, похолодел от досады. Во рту пересохло от возмущения:
– Верни…
Вид Клима был настолько растерян и жалок, что жизнерадостная четвёрка от гогота сгибалась пополам.
Клим оцепенел. Мысли скакали, как блохи на голове охранника заводского склада.
И что-то в глубине души летело в пропасть.
Климу нравился завод. Он здесь работал недавно, но был почти влюблен в кирпичный город, где проводил почти все свое время. Здесь не было выходных, и никогда не замирала жизнь. Казалось, что, если во всем мире исчезнут люди, этот завод остановится в последнюю очередь, чтобы дать прощальный гудок в память суетного и неблагодарного человечества.