Джоан Хэ - Наследница журавля

«Продуманный костюм подобен новой личности, – говорил отец, надевая мантию простого горожанина. – До момента возвращения я больше не король».

«Научи меня делать костюмы», – взмолилась дочь.

Он научил ее этому и многому другому. При свете свечей он поведал ей все известные ему способы выбраться из дворца, ибо король Вэнь любил правду, а ее едва ли можно было отыскать в парадных залах.

Что есть правда? Ученые мужи ее ищут. Поэты ее воспевают. Хорошие короли отдают золото, чтобы ее услышать. Но в тяжелые времена правда – это первое, чему мы изменяем.

ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о правде

Правда? Это всего лишь переодетая ложь.

ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о правде

Тому, кто решился на измену, было не найти ночи идеальнее этой. Траурные церемонии, длившиеся три дня, завершились, и почти все горожане разошлись по домам, чтобы поесть – впервые за это время. Некоторые остались, но их внимание было приковано к Восточным воротам, через которые должна была въехать королева, возвращаясь в город с ежегодным визитом.

По улицам пополз туман. Он стекал с Шаньлонских гор, находившихся неподалеку, и окутывал выложенные известняком бульвары. А когда он спустился во внутренний двор дворца, вслед за ним показались девушка и ее брат.

Они вышли из тайного прохода, который был хорошо известен девушке, – пожалуй, даже слишком хорошо, учитывая ее статус, – и торопливо заскользили между дворцовыми постройками и укреплениями по направлению к рыночным рядам. Когда они добрались до ветхой арки, которая вела в квартал красных фонарей, в животе девушки словно вспыхнул тлевший уголек. Эта часть столицы империи пользовалась дурной славой. Некоторые приходили сюда, чтобы купить тепло. А она?

Она пришла, чтобы купить правосудие.

Но прежде, чем она успела сделать шаг вперед, брат остановил ее.

– Миледи…

Она бросила на него раздраженный взгляд. О чем он думал, обращаясь к ней «миледи» в этом месте? Чего там, мог бы сразу назвать ее принцессой Хэсиной.

– Да, Цайянь?

– Еще не поздно вернуться.

Хэсина сжала в руке стеклянный пузырек, висящий на ее широком шелковом поясе. Да, они могли вернуться. Стоило ей позволить себе, и вся ее решимость поблекла бы, словно облачко яда, заключенное в пузырьке. Это было легко. Решить, как жить с этим дальше… гораздо сложнее.

Сдавив пузырек еще сильнее, она повернулась к брату. Он казался на удивление спокойным, как будто ему не грозила смерть от тысячи порезов[1] за то, что он собирался совершить. Хотя его ханьфу[2] был неаккуратно пошит, он все равно выглядел безупречно. Каждый темный волосок в тугом пучке лежал на своем месте.

– Сомневаешься? – Она надеялась, что он ответит «да». Все-таки это был Янь Цайянь. В пятнадцать лет он сдал экзамены и поступил на государственную службу. В семнадцать стал виконтом императорского двора. К девятнадцати заслужил славу человека с безупречной репутацией и безупречным умом. Сейчас он впервые в жизни принимал неверное решение ради нее.

Он ответил вопросом на вопрос:

– Как бы вы отыскали дорогу?

– Что, прости?

Цайянь поднял бровь.

– Вы надеетесь, что я скажу «да», потому что хотите продолжить путь в одиночестве. Но мы договаривались иначе: я поведу вас до конца или не поведу к этому человеку вообще.

Мы договаривались. Один Цайянь мог говорить об измене так скучно.

– Я не смогу защитить тебя. – Хэсина завела одну ногу за другую под подолом своего рюцюня[3]. – Если нас схватят… Если кто-нибудь нас заметит…

Под отвесом черепичной крыши ветхого ресторанчика какой-то мужчина забасил оперную мелодию, потом послышался звон бьющегося фарфора. Но голос Цайяня все равно прорезал ночь.