Ксения Букина - Мы побелили солнце

Когда в могильную тишину квартиры врезается голос Урганта с тщательно отточенной бодростью – уже тогда я понимаю, что включать телевизор все-таки было глупой затеей.

Бабушка, в общем-то, не запрещала мне смотреть его ночью, только стоял он в зале, там же спала и она. Не совсем советский и не совсем пузатый – старых моделей «JVC», зато в настройках можно было выбрать черно-белый колор. Для меня это было самым важным, да и с бабушкой в этом вопросе мы сошлись мнениями – она уже привыкла к советскому кинематографу, и монохромность ее успокаивала. А еще телек был с триколором и спектром разномастных каналов, на которые, порой, пропускали разного рода порнографию. Только днем мне со своей юношеской пылкостью ее посмотреть не удавалось – бабушка либо вытаскивала меня с собой в огород, либо смотрела свои передачи с Малаховым и Гордоном – а ночью я стремался ее своей порнографией разбудить.

Но сейчас, когда в три ночи по квартире раскатываются звуки передачи, а расправленный бабушкин диван пустует, я понимаю: отвлечься не получится.

Поэтому я решительно выключаю Урганта и иду в свою спальню. Везде повключал белые спиралевидные лампочки для храбрости (они экономнее), а бабушка бы сказала: «Нехер электричество жечь, вот будешь сам зарабатывать – жги пожалуйста!». И мне снова становится неуютно.

Вроде и не страшно, но ночью один я за восемнадцать лет еще не оставался. Да и Демон во дворе надрывается. Наверное, все еще лает на врачей, хотя скорая уже минут десять как уехала.

Особенно становится страшно, когда в дверь стучат.

Я знаю, что это теть Женя, но бешеный лай Демона во дворе вгоняет меня в мурашки. Я чуть не спотыкаюсь о сдернутый врачебной каталкой палас, добредаю до двери и, прежде чем повернуть ключ, хриплю:

– Кто?

– Евгения Павловна.

Коротко киваю, открываю ей дверь. Бабушка успела позвонить тете Жене, чтобы она посидела со мной до приезда мамы. Ночь же, мало ли, что случится. Тем более, вся деревня видела, как бабушку скорая увозила. Возьмут да залезут…

Вижу, что тетя Женя даже не накинула никакой ветровки, а от ее халата пахнет мокрой травой.

– Льет? – не придумываю ничего умнее. Сторонюсь, упираюсь спиной в каркасную стену с карандашными отметками роста. Последняя была на уровне моих бровей.

Тетя Женя по-собачьи встряхивается. Цепким, типично тетижениным взглядом окидывает прихожую, закутывается в мышиный халат и плюхается на маленькую скамеечку у выхода. Бабушка поставила ее, чтобы удобней было зашнуровывать кроссовки и ботинки. Ну, или сидеть «на дорожку» перед долгими поездками – обычно в город за школьной формой или к Решетнякам на шашлыки.

– Ой, да покапывает маленько. Холодно-то у вас как, или я просто промокла… Уже сентябрь, уголь заказывать пора, а она все экономит. Бабушку-то давно увезли?

Все еще подпирая карандашные шпалы спиной, чешу бровь. С трудом сдерживаюсь, чтобы не зевнуть. С двух часов не сплю… а сейчас еще и разговоры дотошные слушать…

Поднимаю взгляд на часы.

– Уже минут пятнадцать доходит.

– И надо же было сердцу прихватить, а! Вот я ей сколько раз говорила: ну кому, кому ты садишь эту траву? Вот у меня все четко: грядочка морковки, грядочка свеклы, рядом лук и салат. Ну, еще огурцы с помидорами в теплице, чтоб под рукой было, когда салатику захочется. Все! Остальное в магазине купить можно. Нет, давайте еще свиней и коров держать, чтоб вообще на всем домашнем сидеть!

Не сдерживаюсь. Зеваю – да так, что хрустит челюсть. Тоскливо кошусь на спальню с открытой дверью и на расправленную постель.

– А у нее всякой херни насажено! Ну вот зачем, скажи, ей базилик, мелисса, перец, чеснок… ладно, чеснок пригодится, я и сама его одно время садила. А сейчас, само собой, работа, не до огорода уже. Вон, внуки приедут, грядки мне польют и прополют. Так она же – все сама! Все сама на этом огороде корячится! А потом кряхтит: «Ой, Жень, как я переутомилась…». Тут у слона сердце схватит!