Ронни Траумер, Ната Радуга - Мой вызов. Осколки нас

Давид

Лязг металлической задвижки, и железные ворота седьмой исправительной колонии распахиваются, выпуская меня на долгожданную свободу. Но не так сладок чистый воздух, как привкус предстоящей расправы над предательницей.

– Вы считаете подсудимого виновным?

– Да, Грозный Давид Тимурович напал на Матвея просто потому, что он неадекватен. При нашем знакомстве он мне тоже угрожал, накачал наркотиками, вывихнул мне руку и несколько недель преследовал.

А ведь сука в любви клялась и замуж за меня собиралась. Мотнув головой, отгоняю воспоминания и вижу в нескольких метрах припаркованный чёрный внедорожник, прислонившись к нему, мой друг Макс выпускает клубы сигаретного дыма. Стоит ему меня заметить, как он сдвигается с места, идёт мне навстречу и заключает в братские объятия.

– Добро пожаловать на волю, брат, – проговаривает, похлопав по спине.

– Спасибо, – отвечаю и, бросив небольшую сумку на землю, забираю у него сигарету.

Глубоко затягиваюсь никотином, чувствуя, как лёгкие наполняются ядовитым дымом, смешиваясь с противным осадком тюремного запаха. Друг не торопит, позволяя стоять и ощущать вкус свободы, но меня отвлекает звук подъезжающей машины класса люкс. Автомобиль тормозит рядом с нами, открывается задняя дверь, и оттуда выходит мой отец, одетый с иголочки – чёрный костюм, белая рубашка с расстёгнутым воротником и максимально серьёзное выражение лица.

– Добрый день, – здоровается, протягивая руку.

– Здорово, – киваю, пожав его кисть, но неожиданно он тянет на себя и обнимает впервые за все мои двадцать восемь лет.

Ошалел, но не отталкиваю, за этот год наши с ним отношения вышли на новый уровень. У меня к нему появилось уважение, доверие и даже благодарность за ощутимую помощь в уменьшении моего срока. Если бы не он, отсидел бы все восемь лет, а не двенадцать месяцев, четыре дня и семь часов. И это без учёта СИЗО во время долбаного расследования.

– Я очень рад, что этот день настал, – проговаривает, и я не слышу в его голосе фальши.

– Угу, – мычу и, затянувшись в последний раз сигаретным дымом, бросаю окурок и топчу его ботинком.

– Поедем к нам? Тебя Дамира ждёт, – смотрит на меня вопросительно и с надеждой в глазах.

– Заеду потом, – коротко отвечаю, хоть и соскучился по сестре.

– А сейчас куда? – спрашивает, и чую недовольство в тоне. – К ней? – добавляет, а я только зубами скриплю.

– За ней, – киваю и хватаю сумку. – Я год ждал момента, чтобы свернуть ей шею, – бросаю, предвкушая, как пальцы ощутят пульсирующие вены на тонкой шее суки.

– Сын, я всё понимаю, у самого желание закопать её заживо…

– Не смей! – рычу на него, сжимая кулаки до хруста.

– Я помню, ты сам, но ты только вышел…

– В тюрьму не вернусь, не переживай, убивать тоже не буду, – последнее, что говорю, перед тем как сесть в тачку. – Макс, поехали, – окликаю друга. – До встречи, – кидаю отцу и захлопываю дверь.

Несколько минут едем в тишине, но кожей чувствую, что другу есть, что мне сказать.

– Говори, – обращаюсь к нему, продолжая смотреть в пустоту.

– Я надеялся, ты займёшься делами, – произносит, прокашливаясь.

– Заберу эту дрянь и займусь, – уверяю его твёрдым голосом.

– Что будешь с ней делать? – спрашивает, бросив короткий взгляд на меня.

– Вариантов до хрена, Макс, даже сложно выбрать, – нервно хмыкаю, отвернувшись к боковому окну. – Но платить будет долго, как минимум год, ровно столько, сколько отсидел благодаря ей.

– Беги, Хрустальная! Беги, сука, как можно дальше, и молись, чтобы я тебя не поймал, – всплывают в памяти мои последние брошенные ей слова.

Убежала, но недалеко, хотя её не спас бы и другой край света. Даже если бы сдохла, откопал бы и… ох, что тебя ждёт, тварь. Я для неё был готов на всё, я её, блядь, защищал, за что и сел в тюрягу. Она меня туда упекла, свидетельствовав против в суде. Я жениться на ней хотел, а она выступила за урода, лапающего её тело, собственно, из-за чего он и остался со сломанной челюстью.