Анатолий Цыганок - Москва – Гребешки

Зри в корень.

Козьма Прутков

Скрипучий аэропортовской автобус, как сельдями в бочке набитый уставшими и потными, побелевшими, пожелтевшими, позеленевшими, посиневшими, почерневшими и очумевшими пассажирами, с головы и до ног увешанными разнообразными чемоданами, баулами и портфелями, всевозможными узлами, торбами, котомками и сумками, то и дело вытворял до тошноты головокружительные пируэты и кандибоберы при своём движении.

Сей служебный авиационный автобус, весьма длинный и широкий, беспорядочно петлял по бескрайнему аэродромному бетонному полю, по огромной территории, сплошь заставленной всякими разными по внешнему виду и облику, типу и размеру, конструкции и форме, конфигурации и окраске воздушными судами. При этом хаотическом петлянии и вилянии, он совершал некие невероятные, сказочные, таинственные пассы и выписывал колёсами фантастические геометрические фигуры, узоры и кривые линии: то бишь круги и дуги, овалы и эллипсы, синусоиды, параболы и гиперболы, кренделя и колечки, рульки, роготульки и загогульки, различные сногсшибательные выкрутасы, мудрёные витки и какие-то иные замысловатые и умопомрачительные кудряшки, барашки и карабашки, спиральки и закорючки, вертушки и завитушки…

То ускоряясь, то резко замедляясь, виляя, петляя и извиваясь, он волочился мимо огромных разноцветных трансатлантических небесных лайнеров, тащился мимо весьма махоньких чудных и дивных частных самолётиков, которые совсем недавно появились в нашей стране как будто по мановению волшебной палочки.

С невероятным упорством, грозно ревя мотором и скрипя кузовом, этот синенький, видавший виды специальный автомобиль для перевозки людей, наполненный под завязку чертовски уставшими, по сто раз вспотевшими, дьявольски утомившимися и до ужаса очумевшими и одуревшими пассажирами, передвигался по серой бетонке, расчерченной вдоль и поперёк белыми, чёрными, синими, жёлтыми и красными линиями.

На улице стояла невыносимая томительная жара; погода как сдурела; солнце ошалело палило и своими длинными горячими лучами доставало любого и каждого.

Сущее пекло творилось в ближайшей округе, оно донимало со всех сторон бедных людей, долго и мучительно, добросовестно и усердно ожидающих вылета.

Тропическая жарища и палящий зной делали своё гнусное дело.

Как в преисподней было на открытом воздухе, шпарило от всей души.

Точно такая же до одурения несносная духотища царствовала и внутри этого раскалённого железного авиационного наземного транспортного средства, специально изготовленного для массового подвоза пассажиров от здания аэровокзала к месту стоянки самолётов соответствующих рейсов и обратно.

Люди разомлели, раскисли, расквасились, очумели и взмокли от верха и до низа самого, с головы и до ног; они маялись, страдали, пыжились, отдувались, обмахивались, обтирались носовыми платками, а то и просто рукавами своей одежды, но отрешённо и стоически молчали, как мумии египетские, как идолы древние, вырубленные из крепкого доисторического камня, как ошарашенные рыбы, попавшись вдруг на крючок с вкусной-превкусной наживкой.

Они, авиапассажиры, не понимая уже вообще ничего, бешено выкатив на лоб красные вспухшие квадратные глаза, со страшной силой глотали сухой горячий воздух, лихо, ненасытно и жадно хватая его бесцветными, растрескавшимися вдоль и поперёк губами, беззвучно раскрывая перекошенные от страстного желания выжить рты с высунутыми кровавыми языками и с текущей слюной, как у истерзанной долгим бегом породистой легавой в погоне за прыткой лесной дичью…

Уморившиеся от такого адского беспредела пассажиры корчились от недомогания, но терпели эти невзгоды и вежливо молчали. Они робели слово лишнее вымолвить. Они, бедолаги, опасались потребовать для себя неких комфортных условий. Они не хотели обострять возникшую ситуацию… и так слишком взрывоопасную. Они топили в себе всё нарастающую ярость. Они старались забыться и отключиться.