Евгений Щепетнов - Монах

Андрей стоял и смотрел, как над младенцем заносят кривой вороненый нож. Веревка больно врезалась в кисти рук, он попробовал шевельнуться, но чуть не упал – ноги тоже были плотно связаны.

Ребенок заливался плачем, а толпа радостно ревела:

– Бей! Бей! Бей!

Крик ребенка оборвался, и исчадие показал толпе окровавленные руки, потом провел ими по своему лицу, оставляя красные полосы. Все еще громче заревели:

– Саган! Саган! Саган!

В толпе начали срывать с себя одежду, голые прихожане скакали возле алтаря Сагана и совершали неприличные телодвижения.

Затем исчадие повернулся к монаху и сказал:

– Теперь твоя очередь отправиться к нашему Отцу! Ты будешь служить ему, ползать у его ног, вылизывать плевки, проклятый боголюб! Что, страшно, ничтожество? Ну, где твой Светлый Бог, чего он тебя не защищает?

Утренний колокол как всегда прозвучал в пять утра. Андрей поднялся со своей узкой койки, не позволяя себе валяться ни секунды дольше, чем положено, натянул рясу и поспешил в храм. Обычная утренняя молитва, потом Божественная литургия, и вот уже грядки с огурцами.

Андрею нравилось это послушание в огороде, он выдергивал стебли сорняков, пробивавшиеся из навоза, в котором торчали огуречные всходы, и думал: «Сколько я здесь? Три года? Да, сегодня будет уже три года. Вряд ли кто-то меня ищет – за эти годы сменились правительства, одних олигархов разогнали, появились другие… а я все в этом монастыре. Однако юбилей!»

Он усмехнулся, потом посерьезнел, худое скуластое лицо обострилось, и его мысленному взору снова предстала картина: в прицеле винтовки лицо мужчины, мягкое нажатие на спусковой крючок… голова мужчины разлетается, и брызги крови заливают выбежавшую маленькую девочку, которая смотрит на мертвого отца. Она страшно кричит – ему не слышно крика, только в прицеле видно, как широко разевается ее маленький рот.

Он бросает СВД и уходит с крыши. На душе у него погано, а на его счете в банке прибавится сто тысяч долларов.

Ему нет оправдания, он знал это. Все двадцать лет жизни из тех сорока трех, что пока отпустил ему Господь, он убивал и убивал людей.

Вначале – на войне, на которую попал молодым парнем из глухой деревни.

Ему нравилось в армии – если в деревне ему надо было много работать за грошовую зарплату и в конце концов спиться и сдохнуть где-то под забором, как его отец, то в армии надо было только исполнять приказы командиров и умело убивать людей.

Да и людей ли? Они не были людьми – так, мишени в прицеле винтовки. Ему было интересно: хлоп! – и цель погасла. Как в тире. Подкрался к противнику, резанул ножом по горлу – труп.

Вскоре он достиг большого умения в уничтожении врага, его заметили и послали на специальные курсы – курсы диверсантов. Учили владеть всеми видами оружия, управлять транспортом, уметь маскироваться и втираться в доверие – с одной целью: убивать.

Государству всегда были нужны умелые убийцы, во все времена. Вякнул что-то лишнее журналист – отрезать ему голову. Предприниматель поднял голову – срезать ее. Политик мыслит неправильно, антинародно – сделать так, чтобы больше не мыслил совсем.

А ведь кроме этого есть и личные интересы – ведь столько людей мешают жить! Мешают зарабатывать… Андрей не помнил уже, как и в какой момент стал не солдатом, а наемным убийцей – наверное, с тех пор, как ему начали платить за ликвидации.

В армии все было проще: приказали – убил – выпил – лег спать. Ну и вариации – пожрал, потрахался… Тут же было сложнее – в мирной жизни ликвидатора надо было еще заинтересовать, чтобы работал лучше. И его заинтересовывали.

К сорока годам он обладал круглым счетом в банке, десятью ранениями – восемью легкими и двумя тяжелыми – и грузом воспоминаний.

У него не было ни семьи, ни друзей – он при такой жизни не мог позволить себе завести семью или сблизиться с кем-то настолько, чтобы стать другом. Ведь дружба подразумевает отсутствие лжи, семья – какую-то стационарную точку для проживания, а это приводит к уязвимости и, как следствие, к гибели.