Богдан Меджитов - Мертвожар

Каждую ночь он оказывался здесь, в храме высокой эстетики и сокровенного вожделения. Юный посетитель мог бы вдоволь насладиться жемчужинами изобразительных искусств, если бы не неприятная особенность, не только мешающая адекватному восприятию, но и причиняющая нестерпимую боль: все, абсолютно все, было белое, словно каждая мраморная плитка на полу, каждая резная колонна горела холодной ангельской ненавистью сама по себе.

Щурясь, как обычно, узник целеустремленно шел к заветной цели – выходу из Музея, ненавидимого им всеми фибрами души. Время от времени что-то больно пихалось, исподтишка ударяя под дых, в пах или в голову. Будучи привыкшим к подобным издевательствам, молодой человек более не размахивал кулаками, поскольку это было совершенно бесполезно, ведь своих мучителей он ни увидеть, ни задеть никак не мог; он попросту оборонялся как умел, уже заучив назубок то, что ранее казалось хаотичным.

Но даже со знанием паттерна действий назойливых негодяев дойти было крайне непросто. Призраки его то и дело отпихивали, зажимали меж «стенок» и нещадно давили всей толпой. В прошлом паренек часто становился кровавой кашицей, но кошмар все никак не заканчивался и не желал отступать. Потребовалась дюжина ночей, прежде чем отважный отрок наконец оказался перед тем, что считал порталом из этого ада – уж очень отличный был этот дверной проем от всего остального, непроглядно белоснежного.

На чудо не следовало рассчитывать. Когда-то давно он взвыл навзрыд от одного только того факта, что ради гипотетического спасения ему придется собственноручно пробить стену из крепчайшего алмаза, которой замурован выход наружу. С тех пор, впрочем, безропотно трудится над своим побегом, стирая в пыль плоть и кровь о преграду.

Ночами напролет одно и то же. Порой он допускал ошибку и снова оказывался затоптанным, а вооружиться было совсем нечем, так как артефакты отвергали его, моментально разрывая тело на куски. Тогда подросток просыпался и не мог более уснуть, как сейчас.

Он проснулся в холодном поту с маской для сна на лице. Проснулся тяжело, по ощущению было близко к выныриванию из-под толщи арктического льда. Очередное поражение отозвалось головной болью и сухостью во рту, и даже с закрытыми глазами ему было ясно, что от фантомной боли глазные яблоки вот-вот лопнут – настолько ярким был воображаемый свет.

Все же, повязку с изменчивым принтом разноцветных сот на полностью черном фоне следовало снять. «Что толку в ней?» – подумал про себя страдалец, приняв положение полусидя. На пластмассовом теле не было ничего, кроме полосатых трусов-шорт и черных носков с дыркой на левой пятке; было жарко, скинуто на пол одеяло за ненадобностью

Первым делом, русоволосый растрепа нашарил рукой в тумбочке, стоявшей неподалеку от ложи, упаковку с ампулами глазных капель, одной из которых незамедлительно воспользовался, чтобы искусственными слезами омыть сухие лупоглазки и снять мучащее напряжение. Проморгавшись, он почувствовал себя лучше, хотя и пришлось по настоянию врача сделать небольшую зарядку: вдаль из окна посмотреть, вблизь, на комнату тоже позалипать безраздумно…

При беглом осмотре изменений никаких не обнаружил. Его берлога все такая же просторная, открытая к общему с соседней спальней балкону и определенно мальчишеская. Под потолком, что он наблюдает, лежа на любимом диване с обивкой из красного плюша, закреплены модели самолетов, которые на реальные не очень похожи, но все же собранные своими руками и способные к полету. Стены, оклеенные обоями в стиле старинных пиратских карт, украшены чертежами наиболее удачных проектов и винтажными постерами любимых рок-групп: Oingo Boingo, Grateful Dead, Interpol и, как дед завешал, ELO. Богатый музыкальный вкус, к сожалению, не подкреплен коллекцией дефицитных пластинок, но зато на стеллаже в стройных рядах стояли книги, среди которых были из-под пера Харлана Элиссона, Курта Воннегута, Энтони Берджесса и многих других башковитых фантазеров; ущербники, не имевшие отношения к точным наукам и составленные методистами поколения Z, не один год пылились в мусорке.