Инна Тронина - Мёртвая вода

– Юлька, Юлька, немедленно уходи отсюда! Я тебе что сказал? Сиди в ванной и не смей по квартире шастать!

Борис Добин выглянул из-за платяного шкафа и отчаянно замахал руками на дочку, которая с любопытством заглянула в комнату. Его друг Олег Величко сидел на паркетном полу за креслом и непрерывно курил, зажигая сигареты одну от другой. Борис от него не отставал – благо, и без того квартира стала грязной. Внизу, во дворе, что-то горело, и дым валил прямо в разбитое окно. На ковре отчётливо отпечатались известковые следы – рано утром сюда наведались солдаты с офицером. Они искали боевиков из «Белого Дома», но никого не обнаружили и ушли. Больше всего Борис боялся, что служивые вернутся.

Несмотря на то, что друзья курили «Мальборо», «Винстон» и «Кент», в комнате воняло только соляркой и дымом. Казалось, что среди дня наступили сумерки – небо, дома, деревья покрылись чёрным, жирным налётом. Совсем рядом, под ярким, не по-осеннему тёплым солнцем, горело белоснежное мраморное здание – шикарная «высотка», знаменитая на весь мир. С самого утра танки били прямой наводкой по Дому Советов Российской Федерации. Остановившиеся стрелки на башне показывали десять часов три минуты, хотя давно уже перевалило за полдень.

– Пап, мне там страшно! – заныла Юлька, уцепившись за дверную ручку. – Можно, я с тобой посижу? Если хочешь, приползу на четвереньках…

Восьмилетняя девчонка между делом лакомилась «Мамбой», толкала туда-сюда дверь и вообще чувствовала себя на вершине блаженства. Вокруг творилось что-то очень интересное, новое, никогда раньше не виданное. Кроме того, школьников распустили по домам до нормализации обстановки, что само по себе их сильно обрадовало.

Проглотив сладкое лакомство, Юля улеглась на живот и по-пластунски поползла к перепуганному отцу. Олег же не считал себя вправе гнать вон из комнаты чужого ребёнка – пусть даже дочь лучшего друга. Сам Борис настолько не привык стеснять своё чадо, что даже сейчас махнул рукой, соглашаясь с Юлькой. Олег давно замечал, что дочка уже давно вертит Бобом, как хочет.

Сейчас Юлька, конечно же, играла в войну. Она приподнялась над ковром кудрявую растрёпанную головку, весело взглянула сначала на отца, потом – на Олега Павловича. Тот погрозил егозе пальцем, в очередной раз, делая глубочайшую затяжку. Он думал о том, что творится с матерью, которая сейчас осталась одна, в квартире на Новом Арбате. А ведь там слышна вся эта канонада; да во дворах, наверное, стреляют. Как бы у мамы сердце не прихватило – сейчас даже и врача сюда не вызовешь…

Октябрьское солнце светило Юльке в глаза. Они оказались не карими, как думал Олег, а густо-зелёными. Где-то в глубине зрачков Юльки дрожали крохотные золотые точечки.

– Пап, Олег Павлович, смотрите, я правильно ползу? Физрук говорит, что я неуклюжая. Но ведь это же ерунда, правда?

И Юля принялась самозабвенно изображать то ли партизанку, то ли диверсантку, лавируя между опрокинутыми стульями и брошенными на пол подушками. Когда обстрел только начался, мать Бориса Дебора Самсоновна попыталась загородить окна, да так всё и бросила. Шкаф, за которым сидел Борис, тоже сдвинули с места, но до окна не дотащили – он был слишком тяжёл. Конечно, часть оконного проёма шкаф закрывал – где-то на треть. А дальше не прошёл – мешал толстый ковёр; кроме того, его короткие ножки цеплялись за неровности на паркете.

Мебель морёного дуба была памятью о бабушке и дедушке Бориса. Этих родственников он то ли вообще никогда не видел, то ли помнил очень смутно. Дебора Самсоновна отказалась от своих намерений и решила, что оно к лучшему. Мало ли, что ещё случится во дворе, и, чего доброго, пострадает дорогая ей мебель.

– Я тебе что сказал?!

Борис всё-таки решил призвать дочь к порядку. Он не привык кричать на Юльку, и получалось это у него очень смешно. В новой роли Добин нервничал, то и дело сбиваясь на фальцет.