Елена Аболишина - Матрёнин домовой. Всё будет хорошо

У Матрёны дом был несчастливый. Зимой – студёно, летом – душно. Кто бы ни останавливался на ночлег, чуть утро – только и видели гостя. Даже попрощаться и поблагодарить за постой забывал. Поговаривали, что хворали многие после ночевки у Матрёны.

Мужиков у неё отродясь не было. Ну как, не было. Появится какой-никакой мужчинка, она вокруг него уж пляшет-пляшет, холит его, лелеет. А он побудет день-два, от силы неделю – и поминай, как звали. Сказывали, давно, когда Матрёне хата от бабки по наследству перешла, был у ей муж. Как в дом переехали, хворать стал, а через полгода так и помер.

Оттого в селе считали, что Матрёна – ведьма. Дом стороной обходили, да и её сторонились. Придёт Матрёна в лавку за хлебом, все сразу уйти стараются. А бывает, кто и плюнет вслед. Продавщица после неё лавку закрывала и в церковь шла. Знала, что торговли в этот день не будет, а то либо недостача, либо ещё какая неприятность случится.

Сама Матрёна вроде и не замечала ничего. Жила себе и жила. Дружбу ни с кем не водила, к соседям за солью или по другой хозяйственной надобности не ходила. На что жила и кем работала – про то никто не ведал. Видели только, как садилась она на автобус до города, а вечером обратно приезжала. Но вот что интересно – если бы спросили тех, кто с ней в автобусе ехал – никто Матрёну вспомнить не мог бы.

Да и не Матрёна она была вовсе, а Анна Николаевна. Матрёной ейную бабку звали, от кого хата перешла. Люди разве будут разбираться – ведьма она и есть ведьма. А как звать её – никому не интересно.

Так бы они и жили – все своей жизнью – селяне с их хлопотами, печалями и заботами – себе, а Матрёна, которая Анна Николаевна, со своим несчастливым домом – себе, пока не объявился в тех местах домовой.

Домовой был из пришлых. Местные все при домах были и по миру не шастали. А этот – из бездомных шатунов оказался. То ли изгнали его из дома, то ли что ещё приключилось, только остался Спиридон, то бишь этот пришлый домовой, без дома и без хозяйства.

Появление чужака почуяли хозяева-домовые и коты. Собаки особо не обратили внимания, потому как им что домовой, что кот – всё одно – нечисть. Кота, кстати, у Матрёны тоже не было. Не приживались.

***

Анна Николаевна вышла из автобуса, по своему обыкновению, последняя. Она знала, что местные её не жалуют, и старалась лишний раз на глаза не попадаться. Но в этот раз последним оказался какой-то незнакомец. Соскочил с нижней ступеньки автобуса, чуть с Анной Николаевной не столкнулся.

– Ой, простите! Я Вас не заметил, – парень смешно сморщил нос, широкая улыбка непривычно зацепила Матрёну, пусть уж так зовется, а то «Анна Николаевна» долго выговаривать.

Матрёна смотрела на незнакомца и удивлялась – странный он какой-то. Мельком глянешь – молодой парень, приглядишься – морщинки проступают, и уже перед тобой мужчина средних лет. Глаза отведёшь, чудится, что борода у него. Опять посмотришь – ан нет, чисто выбрит. Ну, может слегка щетинист. Светлые, с лёгкой рыжиной волосы торчат в разные стороны. Анна подавила внезапное желание пригладить их. И глаза ещё у него были странные – один оранжевый, прямо смотрит, а другой – веком прикрыт, и вроде как цвет меняет – так-то вроде синий, а чуть солнце за тучку зайдет – сереет.

– А что, тётя, есть у вас тут где переночевать? – Матрёне показалось, что странный глаз ей подмигнул. Парень опять смешно сморщил нос.

– Гостиница у почты. В ту сторону иди, – махнула рукой Матрёна и пошла в другую, к своему дому.

Матрёнин дом был последний на улице. Стоял он чуть на отшибе, на пригорке, окруженный со всех сторон где забором, а где плетнём. Общей ограды ни с кем из соседей не было. Двор зарос лебедой и полынью. В углу прижился громадный чертополох, а вдоль плетня привольно себя чувствовала крапива. Как Матрёна не старалась избавиться от бурьяна – он упрямо рос по всему двору, забивая цветы, помидоры и петрушку – всё, что женщина пыталась вырастить на участке.