Мадринья ду Пекаду - Маркиза Алло

Упрямый ветер трепал космы колючих темно-зеленых растений, которые ввиду отсутствия более мягких представителей царства флоры заменяли на мысе Судьбы травяной покров. Стебли колючек толщиной в палец расползались веером, пригибаясь к земле, и снова выпрямлялись, как только сын бога Эола ослаблял свой напор. По вытоптанным дорожкам, укрываясь от резких порывов, слонялись группы туристов, мечтавших запечатлеть на фотокамере или телефоне самую западную точку Европы и, соответственно, Евразии.

Мыс Кабо де Рока, как он звучал по-португальски, помимо своей географической уникальности, притягивал семидесятиметровым обрывом, чудесным видом на Атлантический океан и почти прозрачными зеленоватыми волнами, пытающимися запрыгнуть на утес и каждый раз отступающими, не преодолев и десятой части желанной высоты, оставляя на камнях в качестве следов неудачного штурма белые кудрявые парики.

На простой и строгой стеле, увенчанной неизменным атрибутом эпохи Великих географических открытий – земным шаром из полос с крестом, похожим на мальтийский, – были запечатлены строки великого португальского поэта Луиша Камоеша: «Здесь заканчивается суша и начинается океан».

Монотонный и почти писклявый голос гида одной из групп вещал о корабельном лесе, посаженном в местечке под названием Лейерия принцем Энрикешем по прозвищу Мореплаватель (который, кстати, сам никогда никуда не плавал, потому что воды боялся, но море очень любил и даже первую в стране школу морской навигации основал). Из этого леса были построены корабли, которые, получив дополнительную надстройку, стали называться не как раньше, посудинами, а каравеллами. Каравеллы позволили португальцам оторваться от вековых упражнений в прибрежной рыбалке и начать совершать длительные переходы по океану.

Зэ гордо, если не сказать эпично, стоял на самом краю обрыва со сложенными на груди руками. Со стороны он был похож на раскрашенный памятник задумчивого мыслителя или поэта, поставленный на географическом мысе, чтобы именно в этом месте он мог созерцать беспокойство океана и предаваться думам о бренности, вечности или творческих трудах, еще не оставленных потомкам.

Конечно, было бы очень соблазнительно предположить, что Зэ, до сих пор размышляющий над словами своего пророчества, приехал не куда-нибудь, а на мыс Судьбы, чтобы здесь, на границе моря и суши, под натиском тревожного ветра получить знак свыше, который подсказал бы ему, что делать дальше.

Распознав знак, Зэ величаво расправил бы плечи, поднял красивую голову и, устремив взор на линию венчания неба и земли, произнес афоризм, который сразу стал бы классическим.

Но увы! Причина нахождения Зэ в этом очаровательном месте была более чем прозаичная: по просьбе посла он привез сюда то ли в сотый, то ли в двухсотый раз гостей посольства, которые, приезжая по самым важным делам в Лиссабон, никогда не упускали возможности посетить самую западную точку Европы.

Пока гости делали очередной снимок, Зэ просто смотрел в морскую даль, на пустой горизонт в легкой дымке. Мыслей не было никаких. Даже игра света и тени на гребнях изумрудных волн не трогала его. Опустошение – так можно было бы выразить его состояние. Хотя как можно чувствовать себя опустошенным у полной чаши океана?

«Именно отсюда португальские каравеллы отплывали к неведомым землям, чтобы открыть для европейцев новые страны и континенты, острова и путь в Индию», – продолжал усыпляюще рассказывать гид, изящно показывая рукой вдаль, где слушатели, всячески пытавшиеся отодвинуться подальше от края обрыва, могли себе живо вообразить острова, континенты и нарисованный жирным красным пунктиром по водной неровности путь в Индию.