← К описанию

Виктор Королев - Марианна Ярославская



© Виктор Королев, Екатеринбург, 2017

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2017

***

Книга

Она открыла дверь, приветливо поздоровалась, провела в комнату. Поблагодарила за скромненький букетик, поставила розочки в полосатую вазу, улыбнулась:

– Совсем как у Кончаловского!

Квартирка небольшая, скромная, но со вкусом. Хозяйка в кокетливой шляпке ослепительно хороша, никак не дашь ей семьдесят. Чуть полноватое, округлое лицо без единой морщинки, весёлые глаза с цветной окаёмочкой, быстрая в движениях, спинка прямая – порода, что тут скажешь.

– Итак, молодой человек, вы пишете книгу о моём отце? – спросила тепло, по-доброму. – И хотите, чтобы я поделилась своими воспоминаниями?

Я добросовестно кивнул.

– Тогда надо начинать с самого рождения, даже раньше, с того момента, как мои мама и папа познакомились, – сказала Марианна Емельяновна…

Это случилось в далекой Якутии, где они оба после каторги отбывали политическую ссылку: мама была осуждена пожизненно, а папа на семь лет.

Мама не раз вспоминала, как баржа везла их, политкаторжанок, по широкой реке Лене. Она стояла у борта с подругами, как вдруг на высокий берег вышел из тайги стройный мужчина. Он помахал маме рукой и добросил до палубы букет лесных цветов. Уже на месте, когда прибыли в село, они снова встретились и узнали друг друга. А вскоре политссыльные Емельян Ярославский и Клавдия Кирсанова поженились.

Ярославский Емельян Михайлович (настоящее имя – Миней Израилевич Губельман, 1878–1943), революционер, советский партийный деятель, вошёл в историю страны как главный «воинствующий безбожник», идеолог коммунистической партии. Академик АН СССР. Интересно, что сам он родился в семье политссыльных, гимназии и тем более университета окончить ему не довелось, но наряду с революционной деятельностью он неустанно занимался самообразованием, на каторге и в ссылке в совершенстве выучил несколько языков, прекрасно разбирался в геологии, истории, преуспел в биологии, географии и многих других науках.

Мой папа был на десять лет старше мамы. Она вообще – недоучившаяся гимназистка, заболевшая революцией. Но, как и папа, участвовала в боевых событиях 1905 года…

Кирсанова Клавдия Ивановна (1887–1947), советский партийный деятель. За участие в вооружённых столкновениях 1905 г. осуждена пожизненно. После Октябрьской революции 1917 г. – на партийной работе. Участник гражданской войны. С 1941 г. работала лектором в агитационно-пропагандистском отделе ЦК ВКП(б), не раз выезжала на фронт. Награждена орденами Ленина и Красной Звезды.

В шестнадцать лет моя мама уже была активным членом партийной ячейки в Перми, помощником и соратником Якова Свердлова. Потом арест, тюрьма, каторга, ссылка, знакомство с папой. И вот я родилась. Там же, в Якутске. Случилось это в январе 1915 года…

Мама рассказывала мне о цветущих лугах до самого горизонта. Такой вид открывался из окошка нашей якутской квартиры, говорила она, из той самой комнаты, в которой я родилась. А мне не верилось. Я всё никак не могла понять, откуда взялись эти цветы. Ведь наш домик стоял во дворе музея, где отец был смотрителем – так называлась эта должность, включавшая в себя обязанности директора, научного сотрудника, реставратора, уборщика и ещё многие другие.

Теперь этот краеведческий музей в Якутске носит имя Емельяна Ярославского, и коллекции его соответствуют грандиозности перемен в республике. Конечно, я не помню того, что происходило вокруг, но постоянные рассказы об этом времени отца и мамы вызывают во мне массу ассоциаций. И когда спустя пятьдесят лет я ступила на якутскую землю и меня повели в домик, где жили мама и отец, я вдруг действительно увидела из окна луг с цветами. Это место и поныне называется Заложье, то есть за лугами.

Мама и отец никогда не вспоминали о тяготах жизни в ссылке, они рассказывали о тайге, о цветах, о друзьях и знакомых. Теперь мне уже кажется, что уже и сама помню, как Серго Орджоникидзе, который приехал в Якутск, узнав о свершившейся Февральской революции, подбрасывал меня к потолку, крича: «Да здравствует революция!» Хватал со стола стаканы и чашки, протягивал их мне в восторге: «Бей их, Марианночка! Да здравствует свобода!»