Олег Синельник - Мандрапапупа. Криптоапокриф северо-украинской традиции Непонятного

В январе 1995 года я был начинающим 24-летним рисовальщиком, балансировавшим на краю бездны, готовой поглотить все таланты и божьи искры, отнюдь неспроста начисляемые премудрой Судьбой. Кто же мог знать, что прежняя жизнь со всеми её треволнениями окажется лишь тренировкой, готовившей к встрече, которая отобьёт желание зарывать бесценный дар и гонять над его останками «эскадрон моих мыслей шальных», покуда место погребения окончательно не вотрётся в пейзаж, как это стало с могилой Чингисхана.

В ту зиму причиной уныния послужили первые погружения в черниговское арт-желе, наполненное пузырьками, в которых обитали местные мэтры с приставкой «санти» – члены так называемого «Союза художников».

– Заметил, что у вас нет больших картин, – сказал я, осматриваясь во время посещения одной из мастерских. – Это как-то связано с творческими принципами?

– Какие, нахер, принципы? – проворчал санти-мэтр. – От мелочи проще избавиться, если вдруг что. Можно быстро сжечь, сломать, залить краской или, если жалко уничтожать и время позволяет, записать по-быстрому чем-нибудь нейтральным.

– Зачем? – удивился я.

– Ну, мало ли. Всякое бывает.

– Всякое – это что?

– Будешь хернёй заниматься – скоро узнаешь.

Мои фантастические твари, нарисованные в разных техниках и стилях, вызывали у владельцев корочек СХ реакцию, сходную с той, что возникает у неопытных чертей при контакте с архиерейским ладаном класса «А». Благостные рыльца живописцев кривило и морщило, они отворачивались и начинали через плечо, скукоженными голосками, мямлить несуразицу о непонятно кем, когда и зачем установленном примате натюрмортов над вольной россыпью искр демиурга.

– Эта ваша, гм-гм, свобода, если и нужна, то, может быть, где-то у капиталистов, в какой-нибудь, скажем так, э-э-э, Америке… Понимаете, юноша, красота должна быть, тэкскээть, красивой… Рисуйте (aaпчxyй!) эстетичные пейзажи, натюрморты, а не тот, эм-нэм-нэ (сморк!), хаос, который вы, тэскээть, э-э-э (апчхрюк!), воспеваете, гм-гм…

И вот как-то раз, январским утром, я посетил очередного перекошенного пейзажиста, убеждённого, что у так называемого настоящего художника один путь: всю жизнь топтаться на пленэрах и плодить килограммы этюдов. В конце концов выродить нетленку, от которой все ахнут и дадут автору звание «народного» с надбавкой к пенсии и хорошим местом на кладбище.

– А гроб? – спросил я.

– Какой гроб? – испуганно зыркнул на меня живописец.

– Тот, в котором «народного» зароют. Надеюсь, тоже хороший, профсоюзный? Доски первый сорт или всё-таки высший? Иначе какой смысл гробить полжизни на сраных пленэрах. А салон кожаный? С вентиляцией, подсветкой и подогревом? И ещё такой важный момент: у «народного» гроб с карманами или без? Хорошо, когда они внутренние, но и внешние, пожалуй, тоже не помешают. Ой, чуть не забыл спросить о главном! Когда уже сделают спецкладбище для всех «народных» и «заслуженных»? Элите, знаете ли, западло лежать рядом с чернью.

Живописец посерел и, процедив сквозь зубы, что у него ещё куча дел, поспешил завершить аудиенцию.