Владимир Марышев - М-100
Юля несколько часов просидела, обхватив руками колени и уставившись в одну точку. А потом сказала:
– Убей меня.
Ник закусил губу. Он ждал этих слов. В сущности, два последних дня только их и ждал. Но одно дело предполагать и совсем другое – услышать. Разница – как между вынесением приговора и командой «Пли!». Смертника еще могут помиловать, а вот вырвавшийся из дула кусочек свинца уже не остановишь…
– Юль, ты чего? – Ник подошел и легонько сжал ее плечо. – Ты это… забудь, слышишь? Придумала тоже… Мы обязательно выкарабкаемся. Пока не знаю как, но выберемся, это точно. А ну, улыбнись! – Он хотел подать пример, но уголки пересохшего рта ни в какую не растягивались.
– Брось, Ник, – без всякого выражения произнесла Юля. – Не старайся.
На нее было больно смотреть. Щеки впали, с пугающей резкостью обозначились скулы, нос заострился, губы поблекли и потрескались. Даже глаза, под которыми залегли глубокие тени, казались выцветшими. Но хуже всего было то, что в них уже не светился даже самый крошечный огонек надежды.
Поначалу никто из их троицы не верил, что они обречены. Казалось, путь к спасению рядом, может, в двух шагах, надо только как следует поискать. Старались не выказывать страха – травили анекдоты, делились впечатлениями от прочитанных книг и новинок «фабрики грез».
По части последних Ник, заядлый киноман, мог заткнуть за пояс кого угодно. Казалось, разбуди его среди ночи – перескажет любой голливудский боевик, детектив или фантастический блокбастер. Юля больше любила читать. Она совсем не походила на романтичную натуру – были в ее характере какая-то жесткая упертость и прагматичность. Но при всем при том обожала книги о необыкновенных людях и красивых поступках. Бывает…
Антон слушал их обоих снисходительно, чуть ли не с усмешкой. Мол, хорошие вы ребята, но живете серо и однообразно. А тем, кому не хватает ярких событий, остается лишь глотать слюнки, мечтая о другой жизни – выдуманной. Себя он считал крутым и бывалым, поэтому ни в грош не ставил страсти, высосанные из пальца. Когда очередь доходила до него, рассказывал только истории о собственных похождениях. Да так увлекательно, образно, сочно, что зависть брала: эх, самому бы пережить хоть одно такое приключение! Вот только невозможно было угадать – то ли правду говорит, то ли заковыристые сюжеты ему поставляет тот же палец…
В первые дни от таких посиделок был толк. Затворники держались изо всех сил, несмотря на ту жуть, что творилась снаружи. Зациклиться на ней означало впасть в депрессию, а то и вовсе тронуться умом. Но потом стало ясно, что отсидеться не получится. И Антон отправился наверх. А после его гибели с Юлей, обычно уравновешенной, случилась истерика.
Она каталась по полу, кричала что-то нечленораздельное и до крови кусала свою руку. Ник схватил подругу, прижал к себе и горячо зашептал в самое ухо какую-то успокоительную чушь. Но Юля вырывалась, отталкивала его – яростно, с нешуточной силой. И он ударил ее – впервые в жизни. Хлестнул по щеке, но даже это не помогло. Тогда Ник, осатаневший от вида крови, влепил вторую пощечину, от которой Юля отлетела в угол. Опомнившись, тут же бросился к ней, снова обнял, принялся целовать губы, щеки, лоб, глаза, понес очередную чушь – теперь это были извинения. Юля молча вздрагивала в его объятиях. Затем чуть слышно выговорила: «Спа… си… бо». И вновь надолго замолчала.
Ник боялся сойти с ума – пожалуй, больше всего остального. Он крепко вбил себе в голову: не хочешь сбрендить – займись каким-то делом. Пусть даже это будет мартышкин труд – только не сиди, обхватив руками колени и уставившись в одну точку.
Занятие нашлось – Ник принялся детально исследовать бункер. Конечно, они обшарили все его закоулки еще в первый день. После чего Антон не терпящим возражений тоном заявил: «Глухо, как в танке». Но что, если его самоуверенность сыграла с ними всеми злую шутку? Антону было свойственно не только делать неверные выводы, но и отбивать у других желание их оспорить. А это означало, что был смысл попытаться еще раз.