Оксана Одрина - Лживые легенды

Егора давно не удивляли странности, нередко творившиеся вокруг него в самых неподходящих местах. Однако он и не думал, что они могут случиться с ним в таком солидном, как в приёмной у юриста. Поэтому когда именно здесь внезапно померк дневной свет, и без того паршивое настроение его стало ещё более безрадостным, и он нахмурился и помрачнел.

Незапланированная утрата действительности на этот раз застала его в нотариальной конторе, в просторном кабинете, выходящим широченными окнами на шумную дорогу. Когда же и цвета, и звуки потеряли силу, крайне раздражённый сложившейся вокруг себя ситуацией Егор, то и дело сощуриваясь, бросился искать взглядом часы, чтобы немедленно разобраться, сколько же времени и в своём ли он уме, но пока их не находил.

– Отлично, – неожиданно сиплым голосом протянул он, продолжая пялиться в сумерки.

Это было очень противоречивым ощущением – точно знать, где находишься и при том совсем не узнавать место. И хотя с самого начала помутнения реальности Егор держался довольно бойко, с каждой уходящей секундой невидимая тугая пружина беспокойства всё сильнее сжималась внутри него.

Сквозь тревожную полутьму с трудом улавливались очертания деревянных карандашниц и стопок бумаг на столе напротив Егора, контур подоконника, силуэты горшков с фиалками на нём и само окно. Но, судя по всему, неурочное затмение для него сегодня впервые оказалось слегка бракованным. Он заметил интересную особенность – стена слева, мастерски отделанная декоративной плиткой под серый камень, по-прежнему выглядела выразительно и не погрязла во мгле.

– Да что ж такое-то сегодня, – пожал плечами он и, оторвав взгляд от фальшивой кладки, обернулся.

И вдруг наткнулся на циферблат в чёрном корпусе над входной дверью. В то же мгновение сознание его прояснилось, вернулись утраченные краски комнаты и галдёж прохожих с улицы, и он, свободно выдохнув, смахнул испарину со лба. До полудня оставалось двадцать минут – он в здравом рассудке, да и со временем всё в порядке. Правда, оно словно замерло, и тишину в кабинете нарушало такое ленивое тиканье еле ползущей по кругу секундной стрелки, что становилось не по себе.

С ним и раньше такое бывало. В глазах темнело, кружилась голова, а картинки реальности мешались в бесформенные пятна, но он знал, что делать – молчать. Именно молчать, и тогда пугающее помешательство отступало, а Егор спустя всего пару минут уже мог ясно понимать происходящее и критически мыслить.

Ему бы сейчас просто выскочить на улицу в прохладный июньский день, а ещё лучше хорошенько умыться ледяной водой, чтобы морок отступил. Вот только вместо этого он вынужден был, терпя тесноту душного помещения, вот уже четвёртый раз подряд сверять правильность данных своих документов с распечатанными для подписи бумагами. Как тут в голове не помутится? Неужели так сложно набрать на клавиатуре дату его рождения или фамилию – Кашевский – без ошибок?

Недовольству его не было предела. Ни на чём другом он уже не мог сосредоточиться, как вдруг череду его возмущенных мыслей прервал косой луч солнечного света, который всё же прорвался сквозь плотно сомкнутые персиковые жалюзи окна и бликом скользнул по его бледному лицу.

И тут странности продолжились.

Ведь в тот же миг нудно загудел его сотовый, который был обеззвучен ещё при входе в контору, и всё это время дремал на краю стола под папкой с документами. Из коридора, в котором Егор никого не встретил, когда пришёл, донеслись тихие шаги, будто крался кто-то. Потом в дверь за его спиной несмело поскребли, следом заскрипели петли, а створка чуть приоткрытого окна так шумно захлопнулась, что он вздрогнул. Секунда, и всё стихло, никто так и не вошёл, а Егор насторожился, но больше ничего не произошло, и он снова уставился в надоевший текст.

На этот раз ему и беглого взгляда по листку в руках хватило, чтобы понять – все сведения о нём верны. Однако стоило ему взяться за авторучку, чтобы поставить заветные подписи и сбросить наконец бремя нескончаемой бумажной волокиты, как рядом послышался предостерегающий шёпот: