Саймон Ван Бой - Любовь рождается зимой

ПОСВЯЩАЕТСЯ ЛОРИЛИ ВАН БОЙ

Если тебя здесь нет, почему везде – ты?

Я жду в полутьме.

Моя виолончель уже на сцене. Она была вырезана в 1723 году на склонах Сицилии, где море хранит покой. Струны дрожат близ смычка, будто в ожидании любовника.

Меня зовут Бруно Бонне. Кулиса, за которой я стою, цвета сливы. Тяжелый бархат. Моя жизнь – по ту сторону кулис. Иногда я хочу, чтобы она продолжалась без меня.

Софиты здесь, в Квебек-Сити, слишком яркие. Искорки пыли кружат над грифом и колками, пока меня представляют на канадском французском. Эта виолончель принадлежала моему деду, случайно погибшему во Второй мировой.

Кухонный табурет моего деда тоже на сцене. Я могу опереться только на три ножки. Плетеный центр сиденья порван. Однажды табурет развалится. Когда его доставляют в зал за день до концерта, взволнованный концертмейстер обязательно звонит с плохими новостями: «Ваш стул был сильно поврежден в дороге».

Взрыв аплодисментов, и я выхожу на сцену.

Кто все эти люди?

Как-нибудь я сыграю без своего инструмента. Я сяду на сцене, выпрямлю спину и замру. Я закрою глаза и представлю течение жизни за стенами концертного зала: дымящиеся кастрюли и помешивающих их содержимое женщин в тапочках; тинейджеров в своих комнатах в наушниках; чьего-то сына, ищущего ключи; разведенную женщину, чистящую зубы под пристальным взором своего кота; семью, смотрящую телевизор, – самый младший уже спит, но не запомнит свой сон.

Когда я сжимаю свой смычок, люди в зале разом умолкают.

Я бросаю взгляд на их лица за миг до начала.

Их так много, но ни один из них не знает ничего обо мне.

Если хотя бы один узнал меня, то я смог бы спрыгнуть с ветвей дерева моей жизни, отряхнуть года со своих одежд и отправиться в долгое путешествие через поля к тому месту, где я когда-то потерялся. Мальчик, опершийся на створку ворот, ожидающий пробуждения своего лучшего друга. Заднее колесо велосипеда Анны, все еще крутящееся в воздухе.

Вот уже десять лет как я, профессиональный виолончелист, воскрешаю мертвых в концертных залах по всему миру. Как только мой смычок касается струн, появляется образ Анны. Она одета так же, как и тогда. Я старше на двадцать лет. Но она – все еще ребенок. Ее образ мерцает, сотканный из света. Она наблюдает за мной в нескольких футах от виолончели. Она смотрит на меня, но не узнает.

Сегодня концертный зал полон. К концу последней части я чувствую, как она начинает таять. Задерживается одинокая рука; фрагмент плеча; мерцающий локон.

Но она уже ускользает внутрь – торопясь покинуть мир живых.

Некоторые исполнители предпочитают не замечать образы, парящие над сценой: силуэты, скользящие, словно во сне, с грацией клубящегося дыма; образы, вызванные виной, любовью, сожалением, удачей и случаем. Некоторые исполнители, я слышал, не могут оторвать от них глаз. Одни дают трещину и бросаются с мостов; другие напиваются до беспамятства или встречают полночь? стоя в ледяной реке.

Мне кажется, что музыка – то, чем когда-то стремился стать язык. Музыка позволяет нам предстать перед Богом как равными, поскольку она возносится за пределы бренной жизни.

Я чувствую приближение финала.

Мышцы моей смычковой руки напрягаются. Финальные ноты звонки; я ровняю мой смычок, как весло в реке, направляя нас всех к берегу сегодняшнего, завтрашнего и последующих дней. Дни впереди как бескрайние поля.

Снаружи концертного зала сгущается ночь. Город – все еще промокший насквозь. Стеклянная стена концертного зала открывает вид на сад. Капли дождя пунктиром покрывают окна, вздрагивая от каждого вздоха ветра. Звезды заполняют небо, чтобы пролиться на улицы и площади. Во время дождя даже в самых Богом забытых лужах – карта вселенной.