Владимир Чёркин - Лощина искушения

Машина с открытым верхом шла по дороге, которая пролегала посреди поля, усыпанная камнями-голышами, словно бахча белой тыквы, которая как будто была вдавлена наполовину в землю. В ней сидело четверо – трое солдат и лейтенант. Бабахнул выстрел. Шофёр неожиданно затормозил – все плюхнулись вперёд.

– Братцы! Товарищи! – Из недалёкой виноградной рощи через поле к ним бежал, прихрамывая, человек. За ним метров за сто бежали двое, один с ружьём.

– Ну-ка! – встал лейтенант и пустил очередь из автомата вверх.

Двое преследователей круто развернулись и побежали назад. Подбежавший к ним человек, плача и смеясь, со слезами повторял:

– Товарищи! Товарищи… – смотрел, словно не веря. – Свои…

– Ты чей? – спросил лейтенант.

– Абдулы хромого человек.

Все засмеялись.

– Видим, что человек. Но Абдулу хромого не знаем.

– Убежал я от них, – забормотал он, – возьмите меня с собой. – И стал на подножку.

– Куда мы тебя возьмём? У нас подразделенье.

– А куда мне?! Три года в рабстве был. Несколько раз бежал, ловили, били, последний раз жилу на ноге подпортили, чтоб не убежал, а я утёк. Решил к вам податься. А так, если поймают, – убьют.

– Эй, русские, мы вас не тронем, верните нам пастуха! – донеслось из рощи.

– Товарищи! Товарищи! – подбежавший к ним обежал машину и, белея лицом, трясся. – Я русский, русский…

– Видим, что не кавказец.

Он посмотрел на солдат. Они снова засмеялись. У человека брызнули слёзы, он затараторил:

– Куда же мне теперь деваться?

– Тебя как зовут-то? – спросил лейтенант.

– Сейчас вспомню, – наморщил он лоб. – Николай, Николай Хохлов, – ответил он. – Что, сволочи, сделали, имя заставили забыть! Только и слышал: эй, люсский, иди туда, подай то, паси овец, коз! Жил в горах. Да мало ли что было… А если что, грозились убить, – трясся от страха он.

– Гляди – удирают, – сказал лейтенант.

Они все повернулись в ту сторону, куда он глядел. Было видно, как от них бежали, прячась меж валунами, в сторону гор двое.

– Может, возьмём их?

– Ой, не надо. А то Абдула рассердится, – испугался Николай, солдаты

захохотали.

– Крепко же тебя Абдула напугал! – сказал лейтенант. – Трогай! – приказал он водителю.

Машина поехала, а Николай продолжал испуганно оглядываться назад, опасаясь, что преследователи догонят его.

В подразделение они приехали через несколько часов. Не считая тех нескольких минут, когда они останавливались, лейтенант говорил:

– Николай, нельзя тебе, гражданскому, среди солдат…

Тот трясся, с испугом оглядываясь кругом, и говорил:

– Куда же я? Ведь поймают – к Абдуле отправят.

– Действительно, куда же он? – заступились солдаты. – Человек такого натерпелся, а мы его снова им отдадим? Смотри, он белый становится от страха, и трясёт его, как в лихорадке, – говорил сержант.

– Не положено в расположении боевой части гражданским…

– Ладно, через три дня машина приедет, отправим его во Владикавказ, – согласился командир.

А на следующий день сержант принёс в пакете картошку и полтушки фазана. Поставил на тумбочку. Румяное и на срезе белое волокнистое мясо, всё в зелёных канапушках мелко порезанной зелени. Лейтенант, сидя на койке, прикрыл глаза, потянул носом:

– У-у-у-ух, откуда такое? Министр обороны такой паёк стал выделять?

– Малый-то разбитной. В лесу с нашими подбил камнем фазана. Я полтушки – в общий котёл, а это вам велел пожарить.

Достал он из подмышки свёрток, в котором был хлеб и бутылка чачи. Открыл тумбочку, вынул из неё нож и два стакана.

– Прямо не человек, а сокровище.

– Ты, это, не больно-то рот разевай. Как машина будет – сразу в часть.

– Как прикажешь.

– И прикажу. Боевое подразделение, а тут гражданские фазанов ловят.

– Давай тяпнем и поедим, – присел старшина к столу.

Выпили, закусывая. Старшина объяснял:

– Ты бери белое мясо, в ножке-то оно красное жестковатое.

– Вкусно.

Налил ещё в стаканы. Подняли, чокнулись.

– Как приедет машина, отправим его, – сказал старшина.

– Посмотрим, – сверкая синью глаз, блестевших от выпитой водки, смягчился лейтенант. – Ты на всякий случай дыру найди, куда его запрятать, если проверка нагрянет. Министр не обидится, что я нарушил приказ. А обидится, скажу ему: корми лучше. Понял?