← К описанию

Сборник, Дамир Васильевич Соловьев - Литературная матрица. Россия глазами иностранцев



* * *

© Д. Соловьев, наследники, 2022

© ООО «Литературная матрица», макет, 2022

© А. Веселов, оформление, 2022

Предисловие редактора

Составитель этой книги, историк, переводчик и архивист Дамир Васильевич Соловьев (1932–2014), обозначил свою работу как «краткие подготовительные материалы для исследования национальной проблемы». Результаты изучения бесчисленных публикаций оказались для исследователя весьма неожиданными – заметно преобладали отрицательные оценки. Выбирая в многочисленных источниках цитаты, непосредственно касающиеся русского народа, составитель, судя по оставшимся рукописям, предполагал в дальнейшем заняться сравнительным анализом полученного материала. Ведь положение в пространстве объекта наблюдения определяется лишь в соотношении с его окружением. То есть, чтобы сказать, является ли результат беспристрастного отбора цитат уникальным или он вполне зауряден, мы вынуждены продолжить исследование в нескольких направлениях. Если иностранные наблюдатели говорят о нас так-то и так-то, то что говорили мы сами в то же время и о тех же явлениях? Если иностранцам нравятся, а чаще не нравятся некие наши черты, то как россияне относились на протяжении веков к увиденному за границей? Сообщая о нас, что они сообщают, познакомившись с обитателями третьих стран?

Опубликованные записки иностранцев не оставались незамеченными в России. Так, за «Путешествием по Сибири» аббата Шаппа, «которое, – словами Пушкина, – смелостию и легкомыслием замечаний сильно оскорбило Екатерину», последовал «Антидот», то есть «Противоядие, или Исследование великолепно отпечатанной дурной книги под названием „Путешествие аббата Шаппа“», подписанный самой императрицей. Публикация перевода записок XVI века Джайлса Флетчера в XIX веке вызвала крайнее неудовольствие Николая I, повлекшее за собой закрытие на десять лет альманаха «Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских» и изгнание публикатора, выдающегося слависта Осипа Бодянского, из Московского университета (справедливости ради отметим, что и первое издание книги Флетчера было запрещено английскими властями, а тираж уничтожен). Что уж говорить о записках современника Николая – маркиза де Кюстина, французское издание которых вызвало не просто неудовольствие, но ярость императора и целую операцию спецслужб по опровержению содержащихся там инвектив.

Но это лишь отдельные всплески негодования, чаще же в России к наблюдениям иностранцев относились с интересом и без обид, переводили и публиковали даже самые критические замечания. Историк XIX века К. Н. Бестужев-Рюмин в предисловии к публикации перевода писем леди Рондо, которые Гоголь назвал «книжкой замечательной», писал: «Сказания иностранцев считаются и не без основания важным материалом историческим. Иностранца по большей части поражает то, что остается неприметным для туземцев, что считается ими слишком обыкновенным и даже долженствующим быть. Конечно, в суждениях своих иностранец может быть поверхностным или пристрастным; он может по любви к своему плохо понимать чужое и т. п.».

А изданный в 1873 году перевод дневника петровского времени предварялся такими словами: «Эти заметки, сохраненные правнуком контрактного пробста Седерберга, издаются как принадлежность истории, которая должна быть беспристрастна и свободна от утайки и ненависти. Они представляют русский народ в том виде, каким он тогда был. Тем более радости для человечества, если нынешнее состояние этого народа может быть представлено в более выгодном свете, если только ложный лоск и роскошь между ним не вытеснили похвальное религиозное рвение предков и первоначальную азиатскую степенность». Впрочем, упомянутый уже издатель Осип Бодянский не удержался, то и дело комментируя этот перевод пометками «неверно» или «рассказано совершенно наоборот».

Действительно, меняются времена, меняются и обстоятельства. Сколько копий было сломано приезжими, осуждающими обычай совместного мытья мужчин и женщин в русской бане! В конце концов всеобщее возмущение целомудренных иностранцев заставило Екатерину запретить общие бани. И вот теперь уже мы краснеем, изумляясь подобной нескромности в Европе.