Александр Крейцер - Линия красоты Петербурга. Краткая религиозная история созидания града Петра

Введение

Линии, имеющие форму латинской буквы S, английский художник Уильям Хогарт в своём трактате 1753 г. назвал линиями красоты. Эти композиционные линии живут в искусстве, природе и человеческом теле, придавая им гармонию.

Настоящая книга расширяет кругхогартовских S-образных линий красоты, пронизывающих произведения искусства и природы, с одной стороны, речными линиями Петербурга, несущими в себе единение природных сил и человеческого искусства, а с другой, – богословским символом Христа – змеёй, распятой на Кресте, – знаком уничтожения человеческого греха через Распятие.

В результате соединения и наложения друг на друга этих двух линий становится ясно, что речные линии Петербурга, выражающие неотрывный от знаменитых набережных дух города, подчиняются Христу и Кресту. Христу и Кресту подчиняется Петербург. Женственная (из-за наполняющей её воды, которая – она) линия красоты города делается христианской. Иначе говоря, соединение эстетической и религиозной S-линий созидает весьма продуктивный, религиозно-эстетический христианский смысл города.

В его рамках, вписываясь в православный Логос, подчиняются Христу и Кресту Пётр Великий, основавший Санкт-Петербург «на берегу пустынных волн» Невы и продолжающий незримо жить в своём городе по сей день; движение мысли царя и Петербурга в поисках городского центра; линия красоты Мойки и Александр Пушкин, завершивший свой Путь на ней, а также его жизнь и судьба, столкновение Поэта и Царя; апостол Лука, писавший, как и Пушкин, икону Марии; храмы, стоящие на берегу S-линии Мойки и несущие в своём облике печать разных культур и типов государственности, и многое другое. Наложение двух S-линий, одна из которых вознесена на христианский искупительный Крест, воздевает на такой же Крест и другую, а именно речную линию Петербурга. И петербургскими Крестами становятся пересечения улиц и проспектов города.

Перекрестие Невского проспекта и прямого участка канала Грибоедова (Екатерининского), омываемое Мойкой, делается Крестом, на который возносится речной извив Петербурга. А вместе с ним – жизнь и судьба Пушкина, умершего на S-образном изгибе Мойки в квартире дома номер 12. Его смерть становится искупительной, потому что именно смерть есть самый главный «пункт» Искупительной Жертвы, которую воплощает символ змеи греха, распятой на Кресте. Она распята за нас, грешных, безгрешным Сыном Божиим.

Мало того – дуэль, считаемая церковью грехом и приведшая к смерти Пушкина, благодаря участию Пушкина в Христовом Распятии не только теряет силу греха, но превращается в точку выбора между смертью без Воскресения и искупительной смертью, влекущей за собой Воскресение.

Как представляется, идя на дуэль, русский поэт защищал не столько честь жены, сколько Марии, с которой вольно или невольно был склонен отождествлять жену. Тем самым искупался грех пушкинской кощунственной поэмы «Гавриилиада», в которой была оскорблена Святая Дева. И Пушкин приносил себя в Жертву за Марию. Александр Сергеевич был обречён на такую Жертву, потому что выражал русское христианское Слово, русский христианский Логос, немыслимый вне Распятия на Кресте.

Потому описанные в настоящем труде взаимоотношения Поэта и Царя, под которым, в том числе, подразумевается Пётр Великий, строились исходя из критериев верности или неверности русского самодержца Кресту. Цари не всегда склонны приносить христианскую Жертву. Но их ведут за собой поэты. Гибель Александра II, убитого там, где возвышается ныне храм Воскресения Христова на Крови, – в конце линии красоты Мойки, рядом с церковью Спаса Нерукотворного Образа, в которой отпевали Пушкина, – делает смерть этого царя искупительной. А его смерть, в свою очередь, превращает в искупительную смерть первого императора Петра Великого.

В связи с этим и сопровождение движения Мысли Петра в поисках центра имперского города Казанской иконой Богоматери, и сам этот поиск, обретая христианский богородичный смысл, означают движение в направлении Воскресения через Крест.

Следующая страница