Ирина Дынина - Лилиана и дракон, или Счастье своими руками

Каждому мужчине, пребывающему в здравом уме и доброй памяти, очень хорошо известно о том, что лучше не трогать женщину, которая зацепилась языком за точно такой же болтливый язык, принадлежащий подруге, с которой эта женщина давно не виделась.

Вот и глубокоуважаемый горшечник, добрый мастер Миери, оставив свою дородную супругу на улице, степенно поклонившись собрату по несчастью, а именно, сапожнику Гримзону, прошел вслед за ним в гостеприимно распахнутые двери таверны с красноречивым названием: «Приют странника».

Правду сказать, странниками почтенных мастеров считать было неправильно, ибо ни Миери, ни, тем более, Гримзон, никогда не покидали пределов благословенной столицы Алиегории, города Мариды. Да и зачем им куда-то ехать, рисковать здоровьем и товаром, если в родном городе дела почтенных мастеров шли неплохо.

Присев на гладкие, деревянные лавки и положив локти на чисто выскобленную столешницу – они ж не какие-то там напыщенные аристократы, а приличные мастеровые люди, которым нет никакого дело до великосветских ужимок и приседаний, Миери и Гримзон, воспользовавшись удобным отсутствием своих вторых половинок, заказали по большому жбану пенного темного и отхлебывая по глоточку, принялись самозабвенно чесать языками, совершенно позабыв о том, что еще пару-тройку мгновений тому назад, беззлобно ворчали на своих жен, осуждая последних за неуемную страсть к пустопорожней болтовне.

На самом деле, мужчины, еще те любители сплетен, только они, вряд ли в том признаются, даже самим себе. Чесать языком, по их мнению – это забава для глупых баб, которые не способны заниматься серьезными делами больше половины свечи зараз. Женский удел – стирка, готовка, воспитание детей и, конечно же, ублажение супруга в постели. Последнее, пожалуй, самое важное из того что должна уметь делать достойная матрона, мать и жена.

А, досужая болтовня.. Что до нее? Пущай покалякают, пока сильно занятые мужчины погружены в беседу о судьбах государства и последних ценах на товары первой необходимости.

– Ой, скажешь тоже, Мотря! – дебелая жена горшечника Миери, стряхивая с губ шелуху от семечек, вяло отмахивалась от слов своей давней приятельницы, супруги сапожника Гримзона. – Меньше прислушивалась бы ты к этому старому дуралею, зеленщику с улицы Марионеток. В его голове разума осталось ровно столько же, сколько волос на макушке, а всем и каждому в Мариде известно о том, что голова зеленщика Птина, такая же голая и гладкая, как яйцо птицы Руй.

Жена горшечника, этим погожим днем сопровождающая мужа в походе по лавкам, по случаю дня рождения старшей дочери, вырядилась, как для посещения храма – в свое лучшее платье доброго сукна, беличий тулупчик, да пестрый платок, вязаный из крашеной шерсти. Зима, чай стоит холодная, дело уж к Новогодию движется и не след почтенной матери семейства шастать по стылым улицам в новомодных уборах – куцых, похожих на усеченный конус, украшенный для нарядности белой вуалью.

Добрая женщина по имени Лаисса терпеть не могла жадного торговца зеленью и овощами, всегда норовившего задрать цены повыше. Ну кто, в здравом уме, станет покупать пучок вялой петрушки за три соната, когда цена этому самому пучку, сонат, да и то, потому что, Лаиссе лень тащиться на другой конец улицы.

– Ничего ты не понимаешь, Лаисса, отмахнулась от слов товарки круглолицая Мотря, имевшая на голове тот самый новомодный конус, напяленный больше для форсу и для солидности. В этом самом уборе, шарообразная и толстощекая Мотря походила на раздобревшую репу, на которую кто-то, шутки ради, нахлобучил жестяное ведро странной формы. – Дело говорит Птина, хоть и права ты в том, что зеленщик, тот еще выжига, готовый удавиться за гнутый сонат. Но не врет он, нет, не в этот раз. Вернулся, как есть, вернулся знаменитый Гном из подворотни и, как и прежде, принялся обчищать дома уважаемых граждан Мариды.