← К описанию

Кристина Богданова - Лето’08. Музыка слов

Корректор Сергей Барханов

Дизайнер обложки Евгения Язвенко

ISBN 978-5-0051-2146-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Я незаметно на дереве, в листьях,

Наполняю жизнь свою смыслом,

Пряду свою тонкую нить.

Нас очень много на дереве рядом,

И каждый рожден шелкопрядом,

И прядет свою тонкую нить.

А моря до краев наполнялись по каплям,

И срослись по песчинкам камни,

Вечность – это, наверно, так долго.

Мне бы только мой крошечный вклад внести,

За короткую жизнь сплести

Хотя бы ниточку шелка» (c).

Цикл

«Лето’08»

И иногда, закрывая глаза,
я вижу ту красоту,
которую не облачить ни в одни слова мира.
Стоит только попробовать,
и красота утонет в словах,
так и не сказав миру
о главном.

Суть сути

И у меня непременно родится твой сын. Как айсберг в глубине морей,

я выношу его в своем нутре, и под утро буду гладить по щеке, шептать

«amore mio» впервые по-настоящему. В красоте его синеньких вен, его

улыбок, взрослений, качелей я буду искать острова запретных плодов

и вкушать, не боясь Бога. А он, как котенок, будет мурлыкать и пропускать

сквозь пальцы мои замечанья. Я стану старше и научу не ранить, а главное —

не раниться, огибая любой север, чужой север, любя разных и всяких.

Он станет сильнее, чем я, и уже к полудню жизни откроет мне тайну,

для чего я открывала глаза, искала по темным углам правду, твой сын,

мой мальчик, любимый мальчик. Когда он дышит во сне, на кухне

стоят часы, и я боюсь шевелить губами в немом «крепче», боюсь спугнуть,

разбудить, нарушить завет; он внутри, мой сын, твой мальчик.

У меня непременно будет он; суть в том, что я вытравлю в нем свои масти,

оставив почву лучшим побегам, победам его я буду предпочитать его радость,

и в нежной коже, мраморной коже, следов не оставив, словно лезвием острой

пики, я нарисую ему счастье. Привет передам из гордой страны, где люди все вместе,

но каждый сдыхает как может. В рифмах о кафель в ванной вдребезги распадаться

и срастаться в единый атом, зная, что меня теперь двое; в твоем сыне я вижу все,

что так хотела видеть в себе, если бы ты был рядом. А знаешь, он тоже такой же,

словно в нем каждая драма – заранее травма, которой не хватит места во мне.

Это жестоко; не просто ребенок, а замысел перед Богом и против Бога за все больное,

что было во мне из-за тебя. Когда он дышит во сне, я слышу свой голос, и мне

пятнадцать, и я в платье из синего шелка стою на перекрестке веры и правды и выбираю

веру. Когда он дышит во мне, планета стоит на месте, и я разрастаюсь – меня

вдвое больше; когда он дышит, ты знаешь, счастье – это странное слово, словно забытое

всякой Библией мира, – становится ощутимо. Как скальпель по коже его движенья,

я бы боялась за каждое слово его из слов, что лучше не говорить вовсе.

Я бы растила его в нем самом, самым ярким солнцем в своей орбите,

самым честным словом в любой молитве, мой мальчик

с косыми глазами, с твоими руками, твой сын. Не от тебя.

Господи Боже

Господи Боже. Тоненькой веткой на алтаре моря, где в волнах стонут дельфины и у прибоя солнце вплетает в русые косы ленты из золота и песка. А тоска. Тоска с каждым годом только светлее. Господи Боже. Камнем по коже мне чертит карту волна за волною. Волна за волною. Сосуды и вены – переплетенье дорог и путей. Во мне, словно платье потуже и голубое, как небо, на шею. На тело. Большим древом во мне прорастет твой лучший побег.

Господь честный. Я падаю в травы и в белых пуантах. На голых скалах танцую тебе. На алтаре. И на меня смотрят звери с больными глазами. Но эти травы, что пахнут домом, все заслоняют. Во взгляде – звоном цветов и московской пыли. Ты знаешь, Боже. Я знаю точно, что лучше вовсе не жить, чем жить с чекою в ладони. Есть две границы – честь и честность, и в каждой из них своя смесь из запахов йода и мирры. А мир на край встает и тонкой лентой, развязанной кем-то, в моем пшеничном проборе рисует твои имена.

Следующая страница