Владимир Орестов - Кто откроет эту дверь?

Публикация: сборник "Удивительные истории о любви", АСТ, 2019, ISBN: 978-5-17-114804-1, редактор: Полянина Евгения Игоревна

В коридор выходит четыре двери.

Одна – ведёт на кухню.

Вторая – в спальню.

Третья – в туалет.

Четвёртая же практически всегда закрыта.

Иногда я захожу туда – в комнату без единого окна – подметаю пол, протираю хрусталь.

После – обычно напиваюсь, уж больно тяжело мне находиться там.

Словно в склепе.

Хотя почему словно?

У Ани зелёные волосы с фиолетовыми прядями и ветер в голове.

Я искренне уважаю людей, у которых он дует без употребления чего-либо.

Думаю, именно благодаря этому ветру Аня верит мне.

Верит в то, что видит в замочную скважину.

Верит в моё существование.

Она не живёт постоянно со мной, но приходит часто, возможно даже слишком часто. Я ей не препятствую, потому что знаю, вскоре и она уйдёт. Навсегда. А я останусь здесь, на посту у закрытой двери.

Аня дёргает ручку и тянет дверь на себя.

– От себя, – комментирую я. Те, кто бывали здесь до Ани, тоже совершали эту ошибку. И тоже долго не могли поверить, что эту дверь невозможно открыть.

В комнату могу заходить только я и только тогда, когда в квартире никого нет. Кто-то же должен протирать хрусталь?

Спустя десять минут Аня сдаётся и замирает на корточках, глядя в замочную скважину.

– А она… жила здесь… тогда? – спрашивает Аня. – В этой квартире?

Я качаю головой:

– Нет, конечно. Это же старый доходный дом – один из худших в городе, если быть честным. Здесь жили люди попроще – мастеровые, рабочие, кузнецы – мой взгляд падает на фотографию на стене. Бородатые лица улыбаются мне сквозь столетие. – Она жила в особняке за Литейным, рядом с Козьмой и Дамианом.

Аня косит глаза в сторону – она всегда делает так, когда не понимает, о чём я говорю.

– Церковью Святых Козьмы и Дамиана.

Ноль реакции.

– Лейб-гвардии Сапёрного батальона.

Ноль превращается в отрицательную величину.

– Её взорвали в пятьдесят седьмом. Там теперь метро.

Аня кивает, а я глупо улыбаюсь, стоит мне произнести последнее слово. Ну что тут можно сказать – я действительно люблю метро.

Больше, чем метро, я люблю только горы. Но я их очень давно не видел.

По утрам Аня любит курить на кухне, накинув мою куртку с надписью «Санкт-Петербургский метрополитен». Я не возражаю – мне нравятся, как она в ней смотрится. А когда я веду поезд по тоннелю, запах духов нет-нет, да и напомнит мне прошедшую ночь.

– Ты же был не один? – внезапно спрашивает Аня, небрежно туша сигарету. Я тянусь рукой к пепельнице и затаптываю пальцами дымящийся окурок.

Когда пауза становится совсем неприличной, я всё же отвечаю:

– Нет, конечно. Революция. Война. Жизнь.

– Они все… умерли? – Аня не видит или же не хочет видеть, что мне не нравится об этом говорить.

– Нет, – качаю головой. – Не все. Один – в Африке, алмазы добывает. Двое уехали в девяностые – на Урал, строить… тебе говорит, что-нибудь название Ямантау?

Аня пожимает плечами.

– Неважно. Это… бункер глубоко-глубоко под горами. Может, они остались там, не знаю…

Остались – во всех смыслах, – думаю я про себя.

Аня смотрит на часы, спохватывается и убегает. Её кеды топают по лестнице. Я смотрю на фотографию на стене в прихожей. Бородатые лица улыбаются мне сквозь столетие.

– Зачем. Ты. Это. Принесла? – я говорю по слогам. Мне неприятно даже смотреть на эту упаковку – с бессмысленными ятями и завитушками. Но больше я боюсь, что запах каким-то образом проникнет через плотно закрытую дверь.

– Это вкусно! – возмущается Аня. – И натурально!

– Ты знаешь, из чего это делается? – Выхватываю у неё из руки картонную коробочку и швыряю в открытую форточку.

Аня краснеет. Аня выдыхает. Аня раскрывает рот, вероятно, чтобы сказать что-то нелицеприятное, но тут до неё доходит.

– А-а-а… – тянет Аня. – Да… точно. Это же пастила…

Я часто киваю.

– А пастилу делают из… То есть, – Аня выглядит удивлённой, – на самом деле всё произошло из-за пастилы?