Яна Филар - Король темных земель

В темной прихожей квартирки на пятом этаже в доме за трамвайным кольцом две девчонки, одна постарше, другая помладше, делились секретами. Младшая, Клеопатра, которую люди звали исключительно Клепой, стояла у зеркала и собиралась в волшебное место под названием «драма». Старшая – это я – сидела на полу с головой на коленях.

– С кем он на тебя спорил?

– Со своей девушкой.

Это она о Сашке. Сашка не тот, о ком я хочу рассказать, но без него не было бы того кошмара, в который я провалилась на ближайшие пару лет. Без него и без тысячи мелких случайностей, совпадений и закономерностей, которые называют судьбой.

– Вот и верь теперь людям, – подытожила Клепа.

Клепе тринадцать. Очень скоро, несмотря на мои уговоры, она сойдется с тем, кто меня предал. Ей свойственно влюбляться в каждого встречного – таков ее способ общения с миром.

– Ты снова на «драму»? – спросила я, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно.

«Драма» – не просто областной драматический театр с толстыми колоннами и советским гербом на треугольном фронтоне; так мог выглядеть любой театр в любом провинциальном городе. «Драма» – место особенное: магнит мрака, обитель юности. На каменных ступенях театра, словно стая черного воронья, коротали часы неформалы в шипах и коже: девицы с обритыми головами, парни с роскошными волосами, с черепами и рок-легендами на груди. Вечно пьяные и беспредельно свободные. Молодые боги миллениума: красивые, как бахусы и вакханки, – не толстые и козлоногие, как у Рубенса, а которые у Бугро.

«Драма» – закрытый клуб: не каждому туда вход доступен.

Когда акселератка Клепа попала в свой мрачный рай, от скромной девочки не осталось и следа: теперь она красила волосы и ногти в черный, густо подводила узкие глазки жирным дешевым карандашом. Она была безнадежно и решительно некрасива, и лишь губы ее, огромные и пухлые, как упругая взбитая перина, хотелось если не съесть, то укусить или хотя бы к ним прикоснуться – не губы, а пропуск в рай.

Я смотрела на ее отражение в зеркале, на то, как она красит ресницы, на ее вытянувшееся лицо, рот, сложенный в букву «о», и не понимала, что же в ней, кроме великолепных губ, привлекает стольких людей.

Помню, как я учила ее читать по слогам, заражала любовью к книгам, делала с ней уроки, чтобы вытянуть на четверки, пока ее разочарованная в жизни мать курила на кухне и поглощала в одиночестве черный кофе. Иногда мне казалось, что я и есть ее мама, такой близкой она мне стала, а теперь Клепа там, среди богов, а мне остается лишь смириться с ее уходом.

– Сашка тоже бывает на «драме». Можно тебя попросить не общаться с ним?

– Сдался мне твой Сашка.

Твой. Обидно, но справедливо.

– Просто я знаю, что он будет говорить обо мне и чем это всё закончится, у вас с ним…

Клепа вздохнула и повернулась ко мне.

– Не буду, обещаю. Ладно, не куксись. Смотри на это с положительной стороны: теперь тебе не придется врать.

Она права. Пока я не побывала в настоящих отношениях, пусть и не слишком счастливых, знакомым приходилось выдумывать невероятные похождения на любовном фронте. Не то чтобы мне хотелось похвастаться – скорее не быть белой вороной. Неловко хранить невинность почти в шестнадцать, когда и за меньшее могли засмеять.

И всё же мне не хотелось дарить себя первому встречному – я ждала настоящей любви.

Клепа вручила мне утюжок: выпрямить волосы, порченные дешевой краской и жаром плойки. Ладонь заскользила по гладким, с синим отливом волосам, проверяя, не остался ли где колтун. Так быстро растут. Я удержалась от порыва прижать нос к бледному пробору и вдохнуть запах ее шампуня. Мне хотелось сказать: не уходи, не оставляй меня. Я упустила развилку, когда наши с Клепой пути разошлись, не понимала ни ее музыки, ни желания часами сидеть на грязных ступенях с ее тупыми дружками, ни, тем более, ночных походов на кладбище, куда смотрели окна моей квартиры. Мы теряли друг друга, как терялось наше общее детство.