Oleg Govda - Конь Перуна

— Ах, какая ж это прекрасная небылица!

— Да, да, деточки! Для нас это небылица, а когда-то правда была!

— А интересно, вернутся ли еще такие времена?

— Говорят старые люди, что когда-то еще вернутся, но, по-видимому, уже только перед концом света…»

И. Франко «Захар Беркут»

ЛЕТО 6679-го.

РУСИНСКИЕ КАРПАТЫ

Неумолимой тенью ангела смерти завис над карпатскими лугами огромный беркут. И хоть уползающее за горизонт солнце уже едва освещало верхушки гор, острые глаза орла четко различали каждый стебель в высоких травах. Но суетливые мыши или ворчащие ежи не привлекали могучую птицу. Хищник высматривал настоящую добычу. Ту, что могла насытить желудок мясом, а взор красками горячей крови. В предчувствии этого мгновения зрачки беркута взблескивали алчным огнем, а горделивый клекот так и рвался из груди. Но ощущение: что добыча где-то рядом, требовало тишины.

Заметив какую-то лишь ему понятную примету, орел взмахнул крыльями и завис над верхушками вековых сосен, вскарабкивающихся северным склоном к самому краю небольшого плато.

В то же мгновение, насторожено принюхиваясь, из малинника, отрезающего лес от цветущей полонины, вышла молодая серна. Она беспокойно стригла ушами, раздувала ноздри, а ее деликатная головка, увенчанная короткими гнутыми рожками, непрерывно поворачивалась со стороны в сторону, — серна внимательно оглядывала опушку. Но вокруг томно покачались сочные травы, а ветерок, что веял в мордочку, не скрывал опасных запахов. Выждав еще немного, горная красавица грациозным прыжком вымахнула из чащобы. А вслед за ней, не менее жизнерадостно, выпрыгнул трехмесячный сосунок.

Детенышу серны было далеко до материнской грации, поэтому он не сумел правильно рассчитать силу и сиганул слишком далеко. Тоненькие передние ножки теленка не выдержали его веса и, жалобно мекнувши, сосунок сперва запорол носиком в траву, а там и кувыркнулся через голову. Подхватился и бросился к матери, громко жалуясь на этот гадкий и каверзный мир. Но та лишь ткнула его мордочкой в плечо, насмешливо фыркнула и продолжила пастись. Такое пренебрежение оскорбило детеныша, которому в это мгновение казалось, что ничего хуже не могло и произойти, поэтому телок еще раз жалобно мекнул и приподнял мордочку к небу, словно адресуя ему свое возмущение. Но вместо чистой, ласковой синевы увидел страшные когти и жуткий клюв. Невыносимая боль пронзила его широко распахнутые глаза, и все утонуло в безысходной тьме.

Беркут напал так тихо, так молниеносно, что серна, повернувшаяся хвостиком к малышу, даже ничего не поняла. И только услышав громкий хлопок крыльев, она инстинктивно сделала мощный прыжок, спасаясь от неизвестной опасности, и только потом оглянулась. Но в бликах, прячущегося за вершину соседней горы, солнца увидела лишь удаляющуюся странную тень. Серна беспокойно мекнула, метнулась туда, где травы еще пахли ее детенышем, но, уловив запах свежей крови, сорвалась с места и стремительно исчезла в чащобе. Только треск сухих веток указывал, куда понеслась охваченная ужасом осиротевшая мать.

* * *

Люди всегда мечтают о крыльях. Особенно в горах. Там — где глазам все близко, а ногам — ой, как далеко. Казалось бы, вот она, соседняя вершина. Если хорошо размахнуться, камень добросить можно. А на самом деле — пока доберешься чащами да буреломами, обходя обрывы и неприступные скалы, не одна кварта пота сплывет. А то и вернешься обратно — потеряв надежду вскарабкаться. Потому что нет пути человеку туда, где пернатым раздолье. Вот и завидуют люди птицам. А чего, спрашивается? Так ли уж надобно везде соваться? В долине работы мало? Сказано ж: каждому — свое! Может, нарочно так задумано богами, чтобы не слонялись чрезмерно любопытные там, где им быть не должно?