Ольга Кузьмина - Коллекционеры редкостей

Глава 1. Музыка за оградой кладбища

Джоя подменили в начале марта, когда только-только сошёл снег. Микаэля в тот день с утра не было дома, его отправили в кузницу за новой лопатой. Отец чинил крышу, мать ушла к роднику. Все знали, что не дело это – оставлять ребёнка одного, но ведь Джой не младенец, три года исполнилось, да и отец рядом.

Когда Микаэль вернулся, всегда шустрый и неугомонный Джой не побежал навстречу, даже не поднялся на ноги. Как сидел у порога на солнышке, так и остался сидеть. Трогал пальцем проклюнувшийся росток гусиного лука, смотрел на него, как на чудо. Отец слез с крыши, кивнул старшему сыну и подхватил на руки младшего.

– Чего куксишься? Описался что-ли?

Джой любил, когда его подбрасывают, а тут вдруг разревелся и укусил отца за палец. Сильно, до крови.

Потом было много шума и разговоров. Приходили соседи, выразительно качали головами. Шептали: «Подменыш, как есть подменыш». Джой вопил, не переставая. Его раздели и силой усадили на железную лопату. Он весь съёжился, кожа сморщилась и посерела. Мать зарыдала в голос, уткнувшись в ладони, чтобы не видеть треугольное остроносое личико, клочки бурых волос вместо рыжих кудряшек, полный рот мелких зубов.

Соседки крестились, стискивали в карманах кусочки железа.

– Джой-то красавчик был. Таких Добрые соседи и крадут, а взамен чурбан подкидывают или своих заморышей.

– Выпороть его надо! Огнём прижечь или к реке отнести.

– На кладбище-то оно вернее будет.

На Микаэля никто не обращал внимания. Он тихонько достал флейту, подаренную ему Хромым Олли, одиноким стариком, жившим на окраине деревни. Поговаривали, что он знается с Добрыми соседями. Хромого сторонились, и только Микаэль всю зиму бегал в его хижину на склоне холма, таскал украдкой хлеб и брикеты торфа, пока отец не поймал и не отлупил. До весны старик не дожил, а будь он жив, знал бы, что делать.

Микаэль сел возле воющего подменыша и заиграл колыбельную. Не-Джой замолчал, уставился на флейту. Глаза у него были, как летние орехи – уже не зелёные, ещё не коричневые. Он робко улыбнулся и потрогал Микаэля, как трогал росток.

– Отойди от него, Мик! – Отец набросил на подменыша мешок, грубо завернул. – Неси лопату. На кладбище пойдём.

– Но ведь он живой! – Микаэль ухватил отца за рукав. – Нельзя его хоронить!

– Никто его хоронить не собирается. Просто положим в открытую могилу. Небось, как повопит ночь, сразу за ним явятся. И вернут нашего Джоя обратно.

– Там же холодно!

– Нашёл, кого жалеть! Или ты не хочешь, чтобы брат вернулся?

Микаэль хотел. Но ведь подменыш – не кукла из деревяшки, а настоящий ребёнок, просто другой. Мик попытался объяснить, но на него посмотрели, как на чумного. И он замолчал.

Могилу вырыли за северной оградой кладбища, на не освящённой земле. Копать было тяжело, земля ещё толком не оттаяла. Подменыш скулил, пытался отползти от могилы, но слабые руки и ноги подламывались. Микаэль старался на него не смотреть. «Пожалуйста, заберите его! – молил он про себя Добрых соседей. – Заберите поскорей!»

Когда они уходили, подменыш закричал – хрипло и отчаянно. Мик дёрнулся вернуться, но отец ухватил его за шиворот.

– Не смей жалеть эту погань!

Ночью Микаэль хотел сбегать, укрыть подменыша одеялом, но отец не лёг спать. Поставил у двери табурет, сидел и курил, а мать до утра шептала молитвы. Когда рассвело, они втроём поспешили на кладбище.

В неглубокой могиле скорчился неживой подменыш. Должно быть, он долго плакал – впалые щеки покрывал тонкий слой льда. Отец закопал его, как щенка, даже мешком не прикрыл. И они пошли домой. Мать торопилась, почти бежала, и всё повторяла, что Джой, должно быть, ждёт их. Проголодался, должно быть.

Джоя дома не оказалось. Он не вернулся – ни в этот день, ни потом…

***

– Истинная правда! Так оно всё и бывает, – матушка Грюла смахивает слезу уголком фартука. – Я-то по молодости тоже хотела с людьми породниться. Прослышала, что они детей своих грамоте учат, наукам всяческим, и захотела, чтоб мои оболтусы премудрости набрались. Взяла младшенького, отнесла на ближайший хутор и подменила на их детёныша. Вот уж я с ним намучилась! С рук не спускала, чтобы не замёрз, козьим молоком отпаивала. А люди мою кровиночку голодом морили, из дома выбросили на кучу навозную, да ещё ореховым прутом отстегали. Я как услыхала его рёв, мигом примчалась. «Вот вам, – говорю, – забирайте ваше отродье. Уж я с ним получше обращалась, чем вы с моим!» А люди на том хуторе зиму не пережили. Вот так-то.