Наталья Пичугина - Книга ошибок для испаноговорящих. Записки из тропического далека
Я представляю вам свою новую книгу. Вполне вероятно, что читатель, по мере своей образованности или просто по своеобразию своего мировоззрения, найдёт в моей книге множество недочётов. Конечно, лучше бы их не было, но я многому не придаю должного значения, откуда и проистекают неточности. Оставьте мне моё несовершенство. Пусть пестрит ошибками моя скромная рукопись. Художественные произведения сплошь и рядом критикуют за то, чего в них нет, и забывают оценить то, что в них есть. Не бойтесь попасть под очарование неприемлемой для вас мысли. Задержитесь вниманием на том, на чём сосредоточен мой интерес и ради чего я написала эту книгу ошибок.
Ушедшая в осень Москва
Осенний дождливый вечер, разноцветные огни транспорта отражаются в лужах меж опавших листьев, чарующее вечернее мгновенье на бульваре у магазина «Подсолнух» на Можайском шоссе.
Деревья выкорчевали и чугунные перила разобрали, расширяя шоссе под автостраду. Осенний золотой бульвар с вязью перил остался только на моих фотографиях.
Природа в своей повторяемости – единственное, что поддерживает преемственность нашего восприятия мира, изменяемого в течение жизни. Природа – единственное, к чему наша любовь постоянна. Внезапная тишина, зависшая между остатками золотых листьев, среди голых сучьев в облетевшем парке. Золотая, полная листьев, ветвь разворачивается под мощным потоком холодного ветра. Осень богата моментами и состояниями атмосферы. Сырость ветра, запах палой листвы возвращают тебя на круги своя, как зверя в родную среду обитания.
Физическая тяжесть и малокомфортная полуустроенность московского быта, трудноразрешимая сложность коммунальных услуг, половинчатый сервис, враждебная улица, ничем непоколебимое безразличие к твоим нуждам. Болезненное усилие радоваться жизни в холодном сумеречном, темном климате. Теперь, отдохнув телом и душой в солнечных и радушных тропиках, я понимаю, что мне было необходимо пожить в Москве. Я вернулась домой, в свой некомфортный и тяжёлый мир, который только и делает меня мной и всегда делал меня мной, независимо от опыта, который я приобретала в чужих краях. Мой народ, такой какой есть, создал этот город – на этой земле, в лоне этой природы, создавшей, в свою очередь, меня и нас всех – единственной связующей прошлое с настоящим в рамках моей жизни, которая вне связи с этой природой распадается на несколько – каждая со своим действующим персонажем. И только влага осеннего вечера на московском шоссе, сливающиеся огни автомобилей в размыве дождя возвращают мне связь времен с единым персонажем – со мной…
I
Помнишь, однажды я сказала тебе: всякое место, где мы живём, становится нашим. Посмотри сюда – вот мой город.
Золотым медальоном падает на траченный асфальт пятнадцать обеденных минут в том месте, где к стеклу нашей машины склоняется индейцеобразный перуанец с золотой серьгой и золотом на пальце:
– Подбросишь?
Глория тормозит за десять метров от многоэтажных трущоб.
– Кока.
– Что?
– Кокаин.
– ?!
– А что ещё в этом районе делать? Идёт. Быстро же он обернулся.
– Хотите пива, сеньоры? – черномазый мальчишка пытается по-английски продать нам товар.
– Нет, спасибо, – Глория ржёт под стать своему лошадиному лицу. – У нас физиономии американские. Достал?
– ?
– Да не бойся, она всё знает. Дай попробовать.
Улица залита утренним солнцем, когда ты выбегаешь из кафе, выкрикивая моё имя.
У тебя тёмное лицо, мой город, руки врача, взгляд художника и речь журналиста.
"Белянка", – говорят мне лоточники на улице, заваленной помоями, где однажды нищий попросил у меня половину куриного тамаля[1].
На моём пути камни чудесных особнячков под полуденным солнцем, лапы пальм и гигантских кактусов, пронзительно сиреневое облако невиданного дерева, летящие дождём жёлтые соцветья, пахнущие нашей липой.
У тебя влюблённые глаза, мой город, и интонация надежды. Ты встретишь меня издали и крепко сожмёшь мне руки, когда я вернусь.