Виктория Горнина - Клятвы у скалы Гар-гар. Суд Париса

1. Как можно все испортить.

– Куда она могла подеваться? Ты не видела, Энона? Деревянная маленькая такая, вся раскрашенная…

Агелай битый час метался по дому, который, к слову сказать, и состоял-то из одной не слишком просторной комнатушки с земляным полом – скорее обычная лачуга обычного пастуха с окрестностей Иды, чем дом в привычном понимании этого слова. Хотя, конечно, дом, каким бы он ни был, пусть и незатейливым, пусть даже с соломенной крышею и простой занавеской вместо двери, но дом, он всегда остается домом. И, чем проще он устроен, тем легче перевернуть все вверх дном.

Агелай быстро вытряхнул наружу все содержимое здоровенного плетеного сундука, что стоял в углу. На пол полетели какие-то тряпки, ремешки, колокольчики, а в самых его недрах отыскался давно потерянный, собственно, скорее за ненадобностью, чем по какой другой причине, а оттого всеми напрочь забытый самый настоящий боевой меч. Все это хозяйство вперемешку валялось сейчас на полу, но толку от этого было мало – если не сказать – не было вообще. Сколько не ройся, сколько не шарь руками по шершавым стенкам старого сундука – все напрасно. Сундук был пуст – окончательно и бесповоротно.

– Где она может быть? – растерянно сокрушался Агелай. – Я точно сюда ее бросил… Тогда еще…

Энона так и застала его посреди чудовищного по своим масштабам разгрома.

– Что ты ищешь?

– Погремушку. Тут была… ручка у ней такая… а сама в полоску…

– Так Кориф играет… я думала – не нужна… – оправдывалась Энона.

Кориф разрыдался безутешно и громко – едва мать попыталась забрать игрушку – и никак не хотел с ней расставаться – что только Энона не подсовывала взамен.

– Господи, зачем все это, Агелай?

– Зачем, зачем… твой в Трою собрался – вот зачем.

Черт бы их всех побрал – добавил про себя Агелай, но вслух выражаться не стал, хотя на языке так и крутилась пара крепких словечек. И про Трою, и про царя троянского, и про слуг его, будь они не ладны. Энону пожалел Агелай. И малыша. Чувствует малой, все чувствует – не проведешь. Оттого и плачет так. Что теперь делать-то – нужна она, эта несчастная погремушка, очень нужна. Агелай не стал говорить Эноне, что когда-то нашел маленького Париса с той самой погремушкой, которой сейчас играл его сын. И вот теперь, когда Парис ничего не хочет слушать, а только твердит – мне нужно идти – возможно, именно она, эта самая погремушка, выручит его в трудный момент. Как именно – Агелай не знал, но что она непременно понадобится – чувствовал, оттого и перерыл весь дом. А она вот где – и теперь маленький Кориф плачет и тянется ручками – отдай мою игрушку, дед.

– Я сделаю тебе другую – лучше

– Не пускай его Агелай – спохватилась Энона – Нельзя ему туда.

– Сам знаю, что нельзя. Так попробуй – удержи.

Он все утро честно пытался это сделать.

– Чего тебе здесь не хватает? Послушай меня, старика. Все у тебя есть – живи и радуйся.

– Быка жалко – любимец мой, как ты не поймешь, Агелай. – твердит Парис, едва сдерживает слезы.

Была бы его воля – и близко к стаду никого не подпустил.

– Понимаю я все. Что поделать, Парис. Все здесь принадлежит Приаму – хочешь ты того или нет. Ну, забрали быка – так другого выбери. Стадо вон какое. – уговаривал как мог Агелай.

– Как ты не поймешь, отец… – бубнит свое Парис – Где я такого возьму? Я его холил, лелеял… у меня сердце кровью обливается…Там убьют его. Вот закончат игры – и зарежут. В жертву принесут какой-нибудь богине. А мне это надо?

– Что ты сделаешь, Парис? Давай рассуждать здраво. Ты отобрать его не сможешь все равно.

– Не смогу. Но вдруг его объявят наградой, призом победителю в каком-нибудь забеге или в бою – так я сражусь за него. Так хотя бы есть шанс. А сидеть здесь сложа руки – тогда я точно его больше не увижу никогда. – принялся объяснять Парис – А так – я назад его приведу. Во всяком случае постараюсь сделать, что смогу. – и добавил. – Мне надо идти, отец…