Мария Брикер - Кастинг на чужую роль

Вот тварюга пернатая! – выругался Шалинский, брезгливо вытирая носовым платком липкий птичий помет с воротника куртки. – Не успел из дома выйти, и нате вам, весь в «гуане». Хотя… в народе вроде бытует примета, если птица нагадила на плечо, то это означает… Означает это… – Примета вертелась в голове – Шалинский напряженно задумался. «К счастью? Или к деньгам?» – предположил он, но ошибся, потому что в этот момент ему на голову упал кирпич…

«Таял снег, пачкая тротуары лужами и убегая веселыми ручейками в ржавые дождевые сливы. На деревьях беременели почки, обласканные мартовским солнцем, пели птицы, нежно пахло весной. Весна вползала в душу, тревожила сердце, распускалась яркими бутонами тюльпанов в сердце. Любовь…

Любовь, как всегда, опаздывала. Уже на полчаса. Но Варя терпеливо стояла у входа в кинотеатр, рассеянно теребила ремешок сумочки и ждала. Он подошел сзади, дотронулся до плеча. Варя резко обернулась, обрадовалась, бросилась любимому на шею – он мягко ее отстранил.

– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал любимый, разглядывая свои модные ботинки из змеиной кожи.

– Да? Говори тогда, – подбодрила Варя, почему-то ощущая неловкость от того, что он разглядывает свои ботинки.

– Сейчас скажу.

– Ну говори же, говори.

– Да не дергай ты меня! – разозлился он, его взгляд скользнул по ее лицу и вновь сосредоточился на ботинках. – Понимаешь… Мы больше не можем… встречаться. Я не люблю тебя, прости. Ты милая, славная, но у меня другие планы».

– Вот урод! Да пошел ты со своими планами! Тьфу на тебя! Тьфу на тебя десять раз! Придурок штампованный. Штампы, сплошные штампы и розовые сопли. Вера! Где мой утренний кофе? Немедленно! Сию минуту принеси мне кофе! – Ангелина Заречная со злостью скомкала листы, исписанные изящным витиеватым почерком, и зашвырнула в угол комнаты, где кучкой лежали их братья-близнецы. Начать новый роман никак не получалось. Точнее, получалось, но выходило банально, а Ангелина Заречная, модная писательница современных любовных романов в стиле чик-лит,[1] светская красавица… бальзаковского возраста, ненавидела пошлость. Так она считала. И в интерьере ее квартиры не было ни одной тривиальной вещи, включая домработницу.

В комнату заглянула сухолицая, остроносая особа – та самая нетривиальная домработница. Выглядела она, правда, обычно и одета была в среднестатистический для тружениц данной профессии наряд: строгое коричневое платье, кретинский кокошник и белоснежный накрахмаленный передник.

– Газеты я спускалась свежие купить! И незачем орать во всю глотку! Нервы и без ваших воплей ни к черту, – поджав губы, проворчала женщина, продефилировала к журнальному столику и грохнула на него поднос. Изящная фарфоровая чашечка затанцевала на блюдце, на свежие газеты и кремовую льняную салфетку из кофейника выплеснулось несколько капель. Собственно, именно в этом и заключалась оригинальность домработницы: Вера в выражениях не стеснялась и легко могла послать хозяйку в… или на… улицу за свежими газетами. Но не посылала, а каждое утро отправлялась за периодикой сама, хотя никто ее об этом не просил.

– Ой-ой-ой, какие мы нервные, – поддела Ангелина, присела на софу напротив журнального столика, налила себ кофейку и положила в чашку прозрачную дольку лимона. Ангелина любила кофе с лимоном и обожала шокировать официантов за границей своими оригинальными вкусовыми пристрастиями. Особо тупым после объясняла, что подобная мода пошла еще со времен русского царя Александра – какого именно, она не уточняла, так как не знала сама.

– Чем так недовольны? Опять, что ль, не прет? – смягчилась домработница.

– Ага, категорически не прет, – вздохнув, согласилась Ангелина. – Совершенно никакого настроения нет. Да и откуда? Откуда ему взяться? Погода гнусная, дожди льют, любовника нет. И душа, душа моя вся в смятенье. Вот уже неделя, как я живу не в ладу с собой. Полнейшая задница, – заключила Ангелина, сделала осторожный глоток кофе, двумя пальчиками отставила чашечку обратно на поднос и закурила сигарету в длинном мундштуке из карельской березы.