Владимир Холявский - Как умерла последняя роза

Основано на реальных эмоциях.

19:23, 9 августа 2013 год.

Именно эта дата сейчас отображается на экране моего компьютера.

Я листаю новости на сайте «вконтакте». Нашла интересную запись.

Я выделила текст и скопировала его.

Он оценит!

Хочу отправить это Лёше, парню, которого не интересуют футбол и импортные автомобили.

На его поиски в моём списке друзей нужно потратить, по крайней мере, три секунды. А иногда ещё меньше…

А вот и он!

Он у меня первый в списке. Сестра постоянно подкалывает по этому поводу. И грозится ему рассказать, но лучше, чтобы он не знал, что нравится мне… Ведь парни начинают совершать дурацкие поступки, когда понимают, что они нравятся какой-то девушке.

Хотя, этот придурок, уже начал догадываться об этом… Нужно реже ему писать. Пусть сам мне пишет!

Однако всё равно пишу ему. Вот же дура!

Вставила ту запись.

Он всегда отвечает быстро. Также ответил и в этот раз.

Я улыбнулась и подумала, что он самый большой в мире идиот. А потом пришло еще одно сообщение.

«ВОТ ИДИОТ!» – снова подумала я, однако написала, чтобы он через полчаса был у моего подъезда, как обычно!

Идиотская у него фамилия. Он иногда так себя ведёт, что кажется, будто он действительно по ночам бегает с сачком и ловит падающие звёзды. Занятно, сколько же их нужно поймать, чтобы стать тем самым писателем, который побьёт рекорд Коэльо…

Когда я в очередной раз поднял трубку и услышал оглушительное «Бууу!», моё лицо обтекло улыбкой. Такую не найти на фотографиях. Эта чиста – в ней нет фальши. Так обычно улыбаются дети, которые ещё не успели окунуться в мир алчности, ненависти и пошлости. Но я уверен, что её улыбка – это улыбка самого доброго младенца, самого красивого. Её даже ругать не хочется за различные шалости. А она обязательно измажет обои краской или вымажет грязью белую майку, которую вечером стирала мама, не успев передохнуть после конвейера рабочих часов. Но красота её улыбки – ничто перед красотой её звонкого легкого смеха, который сплел гнездо в моей голове, и никакой другой смех не в состоянии его выселить. Она и сейчас смеялась над моими глупыми шутками. До чего они глупы, вы бы, наверное, подумали, что мне лет двенадцать, честное слово, вы бы перестали со мной общаться, но она всегда смеялась. Я наизусть помнил эти моменты, когда её улыбка заставляла забыть о деньгах, об учебе, о других людях. Но это всё ерунда! Вы бы видели её щеки, они и так большие, как у хомяка, но когда она улыбалась – они становились ещё больше, словно губка, впитавшая всю красоту этого мира. А какие у неё глаза. Вы бы сказали, что у неё самые обычные карие глаза, но это не так. Когда она смотрит на меня, я вижу своё отражение. И словно узник за решеткой, я мог бы там сидеть годами, позабыв о небе, еде, главное, чтобы в них никто другой больше не заглядывал. Да, я жадный, я чертовски жадный, когда касается таких вещей, и вы бы меня поняли, если бы она прошла мимо вас. Её походка настолько плавна и грациозна, что любой учитель танцев хотел бы иметь её у себя в ученицах. Я бы стал ходить в танцевальную школу, только для того, чтобы касаться её безупречной талии. Моя рука превратилась бы в лепешку под прессом её шикарных волос, но в тоже время они так легки и непослушны, что даже сила земного притяжения не усмирит их. Но Бу не танцевала, не потому что не знала где лево, а где право, а потому что ей не нужно было уметь танцевать, чтобы пленить толпу взглядов. Иногда мне кажется – не мы смотрим по ночам на звезды, не мы восхищаемся их красотой. Это они готовы пролететь мириады световых лет, чтоб коснуться её кожи, чтоб посмотреть, как она спит. Я никогда не видел, как она спит, но я бы все на свете отдал за это.