Анна Дронова - Избранное
© Анна Дронова, 2017
ISBN 978-5-4485-4099-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1. Новые стихи
Баю-бай
Баю-баюшки-баю.
Спи на самом на краю.
Баю-баю-баюшки.
Спи на самом краешке.
А заплачешь – пощади,
гарью края не чади.
Как яйцо пасхальное,
как кольцо венчальное —
баю-баюшки-баю —
жизнь застыла на краю.
Жизнь катилась к краешку —
баю-баю-баюшки —
ай, краюхою луны,
ай, мозолями волны.
Баю-баюшки-баю.
Спи, покамест я не сплю.
Жизнь катилась посуху —
укатилась за море.
Набери-ка воздуху.
Надыши-ка памяти.
Жизнь катилась по морю —
расстелилась по миру.
А возьму-ка на руки,
понесу, как горюшко,
милое дитя моё,
маковое зёрнышко.
Ласково несомое,
живое, невесомое,
ах, зерно, зерно моё —
да с другими зёрнами —
сеять в землю чёрную.
Не могу, а надобно
(баю-баю-жалобно)
времени отдать его
(баю-баю-прядево).
Не хочу, а ведомо
(баю-баю-преданно):
отпущу когда-нибудь
баю-баю-на небо.
Не то вороны склюют.
Не то вихри отпоют.
Баю-баюшки-баю.
Спи, пока я на краю.
Баю-баю, баю-бай.
Долог путь, да близок край.
Чтобы падать было мягче,
крепче засыпай.
«Волчья душа в человечьем теле…»
Волчья душа в человечьем теле,
волчьи забавы промеж скорбей.
Я за тобою спешу, но мне ли
выйти, плуту, из твоих сетей?
Плут расставляет повсюду путы,
чтобы запутаться – так и знай!
Вечность бежит от одной минуты,
будто от волка – заяц-толай.
Там, где звериные рыщут тропы,
я пролагаю свой скорбный путь.
Волки – не рыцари, не холопы,
но каждый из нас – это волк чуть-чуть.
Там, где идут к водопою лоси,
я выступаю на смертный бой.
Волки пощады себе не просят,
хоть и хотят, как и все, домой.
Наши клыки – не острей секиры,
наши леса – не высокий храм.
Волки-собратья воюют с миром —
с малых годочков до смертных ран.
Кровью питают в бою жестоком
поле, поросшее злой травой.
То, что охотничьим кличут рогом, —
рог исключительно боевой.
Знают волчата от старой волчицы:
прут – это в будущем чей-то кнут.
Нашему брату в дары сгодится
только свобода от древних пут.
Каждому пахарю – сноп пшеницы,
каждому ратнику – щит и меч.
Нашему брату в дары сгодится
ночью луну, как жену, привлечь.
Нам недоступны слова молитвы —
голос природы велик и прост.
В час ожиданий и в час ловитвы
ловим надежду за лисий хвост.
Волку – не весело, не свирепо,
волку – больнее всего явить
душу свою… Потому что в небо
нам не смотреться, а только выть.
Нашему брату любая рана —
точно помарка в живой душе.
Нас укрывают ночные туманы,
наши шерстинки – настороже.
Мы – отщепенцы, и наша стая —
стая бродячих, но всё ж не псов.
Нашему брату молва любая —
точно зарубка в строю стволов.
Волчье лицо в человечьей маске,
в голосе смертника – хищный рёв.
Волки вверяют себя по-братски
миру – до самых его краёв.
Каждую ночь и на каждой сече,
лёгким путём выходя на бой,
будто бы оборотнем отмечен,
волк состязается сам с собой.
Евдокия1
Ах, Россия моя, Россия —
что ты смотришь, как Евдокия?
На телеге, и с двух сторон —
по солдату: – Смотри, смотри же!
Как всё то, что ты любишь, брызжет
кровью. – Смерть, подойди, порадуй! —
Не дадут отвести и взгляду.
Слышишь чей-то – не свой же – стон.
Сон. Кошмарный и долгий сон.
Евдокия, да ты сама ведь —
не опустишь глаза! Не вправе —
ибо то, что любила, в корчах
погибает на том плацу…
Так смотри же – смотри, не морщась —
ведь красавице всё к лицу.
Даже боль, даже ужас зверский…
Взять бы нож – да родному в сердце:
то, что любишь, на волю смерти
отпустить – да разве дадут?
Руки скрутят, и жилы выжмут,
и за спину: – Смотри, смотри же!
Неоструганной цепкой жердью —
совершается царский суд.
Что, Россия моя, Россия —
так и будешь, как Евдокия,
слать вопросы – да Богу в уши —
да на небо смотреть, как в печь —
смотрит хлеб? И на всё-то воля
человеческая – доколе?
Раздирая руками душу —
ничего тебе не пресечь.
На телеге тебя увозят,
а на площади всех морозит:
от зимы ли, а то от хрипов
нескончаемых, – а сама
обернулась и смотришь – ибо
тень твоя за тобою ляжет.
Умоляешь себя сама же:
– Евдокия, сойди с ума!
Да, Россия моя, Россия,