Зина Ганзор - Исповедь без отпущения
Исповедь без отпущения
Любое преследование – это молитва наоборот. Не ты ищешь Бога – а Он тебя. Даже в аду.
Темные своды старой церкви давили на него, как совесть. Падре Ганзор стоял на коленях перед алтарем, сжимая в пальцах четки до боли. Каждая бусина – словно раскаленный уголек, обжигающий кожу.
«Domine, libera me…» – шептал он, но молитва рассыпалась, как песок сквозь пальцы.
Она пришла в храм месяц назад в дождливый вечер, когда свечи коптили, а ветер выл в щелях старых стен. Сначала – просто прихожанка. Потом – грешница, ищущая отпущения. А после – искушение, воплощенное в ее запахе, глубине зеленых глаз и в слишком долгих взглядах.
– Батюшка, я хочу исповедаться…
Ее голос был слишком мягким для грешницы. Слишком теплым.
Падре не поднял глаз.
– Приходите завтра, сестра. Сейчас время вечерней молитвы.
Она вошла в его жизнь под предлогом спасения души.
Глаза опущены, пальцы теребят четки – обычная набожная прихожанка. Но что-то в ее голосе заставило его поднять взгляд.
Когда она приходила, он чувствовал, как дрожат его руки.
Тихая опасность – как запах дыма, когда огня еще не видно.
– Я боюсь своих мыслей…
– Все мы грешны, дитя мое.
– Но если грех… в крови? Если тело хочет того, чего душа страшится?
Он замер. Слишком личные слова. Слишком теплое дыхание за тонкой решеткой исповедальни.
– Молитесь.
Он знал: она придет снова.
– Вы слишком часто приходите, дочь моя. Это… неправильно.
– Но разве пастырь не должен заботиться о заблудших душах? – ее губы дрогнули.
Он отвернулся.
– Я не ваш пастырь. Найдите другого исповедника.
Она ушла. Но через неделю вернулась.
– Я грешна, отец… Я желаю того, чего не должна.
– Молитесь, дочь моя. И больше не приходите.
– А если я не могу?
Она намеренно коснулась его руки, передавая молитвенник.
– Простите, батюшка…
Кожа горела там, где остался след ее пальцев.
Тело предавало его.
Он знал, что это грех, и потому желание становилось только сильнее. Исповеди, взгляды, случайные неслучайные встречи. Она искала утешения.
Он начал избегать ее. Перестал принимать исповеди в одиночестве.
Дождь. Ее плач у дверей его кельи. Она стоит на пороге, дрожа.
Он должен был захлопнуть дверь. Должен был упасть на колени и молиться.
– Я не могу больше так…
– Уйдите!
Уйди. Уйди сейчас же. Сделай шаг назад – и я захлопну дверь. Один поворот ключа – и спасение. Но почему моя рука не движется?