Робин Римз - Искусство обмана в современном мире. Риторика влияния

Моё детство в Библейском поясе[1]

Меня воспитывали так, чтобы я стала домохозяйкой и республиканкой. Для тех, кто не родился в крайне политизированной или религиозной семье, это звучит странно, но для меня, девочки, которая выросла среди белых евангельских христиан Юга, это было вполне нормально. Или, по крайней мере, традиционно. Мы не проводили границу между политикой и религией. Нам внушали, что консервативная точка зрения является единственно верной. Нас учили, что если бы Иисус Христос голосовал на выборах, он был бы ультраправым республиканцем, и что только ультраправые республиканцы по-настоящему любят Иисуса.

Мой папа упорно обучал нас «правильно» думать практически обо всём: от политики до поп-культуры, от теологии до модных тенденций. (Очевидно, мы не смогли бы обойтись без его советов, как одеваться.)

Разговоры за семейным ужином состояли исключительно из рассуждений папы о недостатках современного мира, а мы должны были повторять его слова в точности. Но я – всё равно! – искала несоответствия в его аргументах и указывала на них. Вероятно, вам это кажется невыносимым времяпрепровождением, но, хотите верьте, хотите нет, мне нравилось с ним спорить. Ему тоже. Ему нравилось наблюдать за тем, как я подыскиваю верные контраргументы и оттачиваю тактику ведения споров. Когда я была маленькой, он всегда умел найти недостатки в моей точке зрения. Но с годами моя способность замечать противоречия становилась совершеннее, и всё более разумные аргументы с моей стороны обескураживали папу.

Мой папа и я

В какой-то момент эти споры перестали доставлять нам удовольствие. Между нами не было не только согласия, но со временем и уважения. Если точнее, мы стали ненавидеть точки зрения друг друга, и эта ненависть окрашивала наше восприятие и мнение. Я считала его позицию в отношении смертной казни дикой, а он считал мой подростковый феминизм аморальным и иррациональным. Я считала его точку зрения о социальном обеспечении лицемерной, расистской и корыстной, а он считал мои меняющиеся взгляды на религию еретическими и богохульными. Для нас плохая идея стала тождественна плохому человеку. В моих глазах сам отец (не только его аргументы и идеи) стал злым, лицемерным, корыстным расистом. В его глазах я (не только мои аргументы и идеи) стала аморальной, неразумной, богохульной. К тому времени, как он скончался, мы уже несколько лет не разговаривали по-человечески, по-дружески, без споров.

Мои отношения с отцом были отражением того, что происходило в культуре США тех лет. Когда я родилась в 1970-х гг., политическая поляризация была минимальной. Сегодня, 50 лет спустя, она достигла максимума. Опрос, проведённый в 2022 г., показал, что 40 % людей считают главным врагом США полярную политическую партию, а не какую-либо внешнюю силу[2]. В преддверии выборов 2020 г. 89 % сторонников Трампа верили, что победа Байдена нанесёт стране непоправимый ущерб, а 90 % сторонников Байдена были убеждены, что победа Трампа станет причиной катастрофы[3]. Мы больше не боремся с идеями и аргументами, с которыми не согласны: мы боремся с людьми, которые их высказывают, считая этих людей плохими.

В последние годы наших споров каждый был уверен в абсолютной правоте своих идей. И чем сложнее становился мир, тем сильнее мы верили в собственную правоту. Мой отец был твёрдо убеждён, что мне «промыли мозги» в университете, где я училась и (в дальнейшем) работала, и что недуг, присущий поколению X[4], сразил меня и людей, с которыми я общаюсь, и что мой взгляд на текущие события искажён газетой The New York Times, которую я начала читать ещё в студенческие годы. Именно ограниченное и избирательное знакомство исключительно с либеральными идеями, по словам моего отца, заставило меня поверить в то, во что я верила. И мои убеждения были очевидно (и безусловно) неправильными. Он часто называл меня «либералом с кровоточащим сердцем» и считал, что мои политические взгляды основаны на эмоциях, а не на разуме. Именно поэтому мне не следовало разрешать голосовать на выборах, ведь политика – удел рациональных людей с разумными взглядами. Он верил, что если бы я внимательно выслушала противоположную сторону, то изменила бы образ мыслей на правильный, но мне мешает моя ограниченность, являющаяся продуктом моего радикального феминизма.

Следующая страница