← К описанию

Уильям Йейтс - Ирландский поэтарх

Дизайнер обложки Владимир Батурин

Переводчик Михаил Меклер

ISBN 978-5-0056-5609-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПОЭТИЧЕСКИЕ ПЕРЕВОДЫ ПО ЗАКАЗУ И ФИНАНСОВОЙ ПОМОЩИ ИРЛАНДСКОЙ КОМПАНИИ «МАРМОРА КОРПОРЭЙШН ЛП» ИНН 9909567636

A SELECTION FROM THE LOVE POETRY

WILIAM BUTLER YEATS (1865—1939)

NOBEL – 1923

Аннотация

Памяти У. Б. Йейтса

Он умер, когда были зимние метели.

Ручьи промёрзли, аэропорты опустели,

а снег закрыл лицо известных статуй

и градусник тонул во рту истекших суток.

Мы доверяли и слышали прогноз погоды,

день его смерти был темный и холодный,

далекий от болезни и от скверных слов,

от стаи волков и вечнозеленых лесов.

Речушка текла вдоль набережной.

Плачь скорби продолжался набожный.

Смерть поэта скрывалась от его стихов,

то был его последний день, он был таков.

День медсестер, сплетен и слухов,

все части тела его восстали духом,

пустота заполнила всю площадь рассудка,

безмолвие поглотило окрестностей промежутки.

Потоки чувств текли в поклонников зов,

теперь он разбросан среди ста городов.

И полностью отдан незнакомым привязанностям,

чтоб найти счастье в новом лесу и быть наказанным,

по чужому кодексу совести. Так слова покойника

перевариваются в живых кишках спокойненько.

Но в шуме завтрашнего дня и значимости жизни,

где, как зверьё, ревут дельцы под сводом Биржи.

Страдания бедных справедливы для привыкшего народа,

ведь каждый в клетке самого себя, почти обрёл свободу.

Многие будут думать об этом дне,

как каждый думает о своей судьбе.

С любым прогнозом согласимся пригодным.

Его день смерти был мрачным и холодным.

Крэйзи гёрл

A crazed girl

Крэйзи гёрл на кромке моря,

под музыку своей души,

танцевала под шум прибоя,

декларируя свои стихи.

Душа, отделилась для исхода,

поднялась, но она не знала,

что среди грузов парохода,

коленную чашечку свою сломала.

Девушка смотрелась прекрасно,

танцевала возвышенно, любя,

героически и очень страстно,

находила и теряла себя.

Не замечая страшной боли,

в объятиях отчаянной беды,

её рана истекала кровью,

предвещая беду судьбы.

Где лежали корзины и тюки,

не было звука на просторе,

но она пела на краю кормы:

«Страшное море, голодное море».

Придворные лакеи

A model for the laureate

На тронах от Китая до Перу

разные масти королей сидели,

мужчины и женщины по сему

величие добра от них хотели.

Правители не собирались давать,

шанс государственным стенаниям,

заставляли придворных стонать

и держали их на расстоянии.

Кто-то из нищих королём гордился,

были белые и чёрные негодяи,

но в силе власти каждый убедился,

а бессилие их всех пугала.

Пьяный, трезвый, хотят жить спокойно

и никто своих прав не отрицает.

Приближённых лакеев достойных,

власть всё время ждать заставляет.

Муза немела, когда публичные люди

современному престолу рукоплескали.

Можно купить и продать прелюдии,

это чиновники и дураки понимали.

Вот подпись, восковая печать,

что может быть ещё приличней,

обязывает придворным стать,

в ожидании своего отличия.

The dawn

I WOULD be ignorant as the dawn

That has looked down

On that old queen measuring a town

With the pin of a brooch,

Or on the withered men that saw

From their pedantic Babylon

The careless planets in their courses,

The stars fade out where the moon comes.

And took their tablets and did sums;

I would be ignorant as the dawn

That merely stood, rocking the glittering coach

Above the cloudy shoulders of the horses;

I would be – for no knowledge is worth a straw —

Ignorant and wanton as the dawn.

Рассвет

Я был бы совсем безумным,

наблюдать за рассветом сверху,

в моём королевстве старинном,

измерять город по особым приметам.

Он походил на булавку от брошки.

В нём всюду сонные люди бродили,

словно Вавилонские мошки,

а планеты по своей орбите кружили.

Я, безумный подобно рассвету,

стоял и раскачивал не спеша,

сверкающую на заре карету,

звёзды гасли, лишь одна Луна,

была чуть выше лошадиных плечей.

Следующая страница