Вадим Кучеренко - Идеальное убийство

Объявление было кратким и, на мой взгляд, гениальным.

«Даю индивидуальные уроки писательского и поэтического мастерства. Удовольствие не из дешевых, поэтому советую хорошенько подумать, прежде чем звонить по тел. (следовал номер). С моими произведениями можно ознакомиться на сайте (указана ссылка)».

Гениальность объявления была в том, что едва ли кто-то мог заподозрить, прочитав его, что я блефовал. Мне, начинающему молодому писателю, на самом деле нужны были не ученики, а читатели. Этим обращением я надеялся привлечь их внимание к своим романам. Написав их, я долго и терпеливо ждал, когда слава обрушится на меня, а тиражи книг начнут расти как на дрожжах. Но этого, к моему великому удивлению, не случилось. И тогда, в одну из бессонных ночей, терзаемый муками неутоленного тщеславия, я и придумал эту авантюру. Я признавал, что это весьма сомнительная затея в надежде на случайный успех. Но ее очевидным достоинством была беспроигрышность. В случае неудачи я ничего не терял, однако если бы мои чаяния оправдались…

– О-о! – произнес я невольно.

В этом звуке воплотились все мои мечты о славе и сопутствующему ей, как мне представлялось, богатству. А также множество других низменных и возвышенных желаний, некоторым из которых я даже не мог дать названия, настолько они были смутными и неопределенными. Но была в нем еще и вера в свое предназначение в жизни, которое я угадал, выбрав писательское ремесло.

Я был уверен, что мои романы должны принести мне всемирную известность. В каждом из них я в художественной форме рассказывал о том, как главный герой убивал своего отца. Расчет был не только на оригинальность темы, но и на то, что на свете существует множество людей, которые хотят отомстить за свое погубленное детство, убив собственных родителей. Я это точно знал. Я сам был из их числа. Имя нам – легион.

Из своего раннего детства я запомнил только отрывистые эпизоды. Самый первый из них окрашен в мрачный цвет ночи. Мне врезались в память тяжелое прерывистое дыхание матери, несущей меня на руках, и размытые в бледном свете уличных фонарей дома и переулки. А еще мужской голос, который настигал нас, изрыгая проклятия и угрозы. Этот пугало меня настолько, что я даже не мог плакать. Мне было всего два года, я мало что понимал, но знал, что за нами бежит пьяный отец, и что если он настигнет нас, то непременно убьет или покалечит маму. И это было так ужасно, что ничего страшнее уже не было для меня в последующей жизни. Даже когда отец, уже в другие ночи, бил мать всем, что подворачивалось под руку, не разбирая, куда наносит удары. Или заставлял меня, размазывая пьяные слезы и сопли по лицу, называть себя «папой», потому что я, сам не зная почему, не мог произнести этого ласкового слова даже тогда, когда он был трезвый, а его это обижало. И я, чтобы он не вымещал свою обиду на матери кулаками и оскорблениями, говорил ему «папа», чувствуя себя так, словно меня окунули с головой в ведро с нечистотами, и мне никогда уже не отмыться от этого зловония. Было и другое, многое забылось. Ведь он терял образ и подобие божие, становясь зверем в человеческом облике, только напившись. Все остальное время отец был тих и спокоен, словно оборотень, ждущий полнолуния. И, в общем-то, он был не таким уж плохим мужем и отцом. Может быть, поэтому мать терпела его издевательства и побои и не уходила от него. А еще из-за того, что ей, сироте, выросшей в детдоме, просто было некуда уйти. И она неизменно прощала.

Но я… Я так и не сумел простить отца. И когда вырос, то убил его. А потом начал писать об этом, придумывая различные сюжеты и персонажи. Не знаю, на что я надеялся – то ли забыть, то ли избавиться от чувства вины, неизбежной в такой ситуации для человека, которому с детства внушали библейские заповеди «не убий» и «почитай отца своего». Не каждому удается сублимировать ужасные призраки, порождаемые подсознанием, в творческие фантазии. Я оказался в числе этих немногих избранных, и долгое время мне даже казалось, что я избавился от проклятия загубленного детства. Мальчик превратился в мужчину, которого начали терзать уже не воспоминания, а жажда признания и денег. Тогда и родилось на свет это объявление, порожденное тщеславием и надеждой.