Андрей Мансуров - Хроники королевского Ассенизатора

Работа дону Хайми нравилась.

В отличии от большей части тех людей, с кем ему приходилось тесно взаимодействовать, если это можно так назвать, в процессе подготовки к ней. И в быту. Если таковым считать проживание Ричарда Хайми в этом неуютном, тёмном, и продуваемым жуткими сквозняками пространстве. С неудобными холодными комнатами с высоченными готическими сводами, тёмными змеящимися коридорами, толстенными каменными стенами с длинными, узкими, и еле пропускающими дневной свет, бойницами вместо окон. А проще говоря – в замке Его Величества.

Но с проживанием в угрюмом, сыром зимой, и холодным даже летом каменном мешке ещё можно как-то смириться. А вот с его «штатными» обитателями…

Вот и сейчас мажордом Густав Пилей, заявившийся с визитом «вежливости» в покои дона Хайми, не мог не вызывать раздражения: хотя бы своей лисьей ухмылкой профессионального придворного прихлебателя, и медоточивым голосом матёрого лизоблюда:

– … а известно ли уважаемому дону Ричарду, что Его Величество, наш драгоценный Светоч Первый, сегодня, во время торжественного обеда по случаю Праздника Первой Ласточки изволил высказаться в отношении вашего способа проводить досуг весьма недвусмысленно? А именно: «Доколе наш главный Ассенизатор будет слоняться по низкопробным борделям, когда в его распоряжении – весь мой Двор?!»

Ричард Хайми сдержал ехидную ухмылку, а так же рвущиеся на уста нелицеприятные сравнения, типа, что почти все «благородные» дамы при всех своих регалиях и титулах сильно напоминают…

Стадо перекормленных коров. К тому же в большинстве своём ещё и самовлюблённых, тупых и старых. Но банальная осторожность – во-первых, знал, что чёртов Пилей фактически превосходит реальной властью даже премьер-министра, а во-вторых – отверстия в трёх стенах кабинета, а проще говоря – первой из двух комнат, предоставленных в распоряжение Хайми, проделаны неспроста! – заставила ответить вежливо и политкорректно:

– Это слишком любезно со стороны Его Величества! Как мог я себе позволить такие вольности в поведении, сколь высоко я не ценил бы ослепительную лучшую половину его Двора! Ведь я, хоть и дон, и в двенадцатом поколении, осознавая свою… э-э… неродовитость, никогда бы не осмелился домогаться внимания всех уважаемых и высокородных прима-донн Двора нашего высокочтимого монарха! Это значило бы продемонстрировать неуважение к гостеприимству Его Величества, и почти открыто бросить вызов всем нормам приличия! И выставило бы меня в невыгодном свете – словно я презираю высокородных и высокопоставленных мужей, или отцов тех, кого я, предположим на секунду такую возможность, захотел бы… э-э… отметить своим вниманием! И Его Величество мог бы посчитать, что я открыто смеюсь над их чувствами к своим половинкам, или дочерям!

Но, разумеется, я рад, что вы, высокочтимый донн мажордом, сообщили мне то, что сказал Светоч Первый! Ведь такое высказывание Его Величества освобождает меня от сомнений в том, достоин ли я пытаться выяснить, смогу ли добиться благосклонности кого-нибудь из этих благородных прима-донн! И я несомненно поспешу воспользоваться его любезным… Почти предложением! Ведь я ни в коем случае не желаю, чтоб Его Величество подумал, что я пренебрегаю оказанной мне честью!

– Я рад, уважаемый доН, – слово «дон» хитро ухмылявшийся в иссиня бритый подбородок царедворец намеренно произносил так, как, собственно, это и было положено – с откровенно коротким «н», подчёркивая лишний раз действительно не слишком высокий фамильный титул Хайми, и его низкий прежде социальный статус. Сейчас слегка повысившийся в табеле о рангах только благодаря тем успехам, которых он добился на поприще Зачистки, – что вы абсолютно верно истолковали замечание Его Величества. Ведь то, что вы, как бы это помягче… Пренебрегаете возможностями, которыми столь благородный и опытный рыцарь мог бы при желании пользоваться, на самом деле говорит в глазах Его Величества и Двора лишь о том, что вы… Не слишком высоко цените наших дам!