Ника Амур - Хозяин, наследник и я

Я рожаю в провинциальном роддоме с облезлой штукатуркой и минимум оборудования. Отношение у персонала к девятнадцатилетней девчонке, забеременевшей сразу после выпуска из интерната, соответствующее. Никому я здесь не нужна и неинтересна. На улицу не выбросили и ладно.

Роды проходят тяжело. Я мало что запоминаю. Только боль и желание, чтобы все поскорее закончилось.

Я не хотела этого ребёнка. Он был зачат против моей воли. Но вот он рождается, я слышу его первый плач, и что-то во мне замыкает. Мое! – как прострел во всем теле. Гормоны, инстинкты… называйте, как хотите, но я вдруг ощущаю такую всепоглощающую любовь, аж страшно становится от силы этих эмоций.

Сразу после этого я отключаюсь. Прихожу в себя уже в палате, с нетерпением ожидая, когда принесут малыша. Я ведь даже пола его не знаю! Не было у девчонки из интерната денег на УЗИ. И теперь сгораю от любопытства, кто у меня – мальчик или девочка?

Еще же имя надо! Я совсем не думала над этим, но сейчас перебираю в уме любимые имена. Если девочка, назову Машенькой. Если мальчик – Даней.

Соседкам по палате приносят малышей, чтобы те их покормили. Каждый раз, когда нянечка появляется с младенцем на руках, у меня замирает сердце. Мой? Но нет, ребенка снова проносят мимо.

В конце концов, не выдерживаю. Подкарауливаю нянечку на выходе из палаты и спрашиваю напрямик:

— Когда мне принесут ребенка?

Безумно хочется на него взглянуть. Не видела же ни разу.

— Отказников не приносят, — бросает она на ходу.

— Как это? — не понимаю.

— Ох, горе ты мое луковое, — вздыхает нянечка, явно жалея меня. — Ты ж подписала отказ от ребенка. Вот и все, не твой он больше. Со дня на день опека заберет, а там на усыновление.

Она говорит, а я не улавливаю смысл. Как подписала? Когда? Не помню такого!

— Ничего я не подписывала! — выдыхаю резко.

Нянечка пожимает плечами:

— Говорю, что знаю. Если что не так, к главврачу иди, разбирайся.

И я иду. Нет, я бегу! Плевать на слабость и боль внизу живота. Сердце колотится – вот-вот пробьет грудную клетку. Что вообще происходит? Неужели я в бреду… Нет! Не может этого быть.

Я бы не отказалась от своего ребенка. Я сама отказная, знаю, каково это – жить в интернате. У меня фамилия Придорожная, потому что меня нашли на обочине. Вот такой юмор у органов опеки.

Влетаю в кабинет без стука. Секретарша пытается меня остановить, но куда ей, в интернате и не с такими имела дело. Я просто отталкиваю ее с пути.

Главврач на месте – мужчина средних лет, в очках, с виду приличный. Сидит за столом, заполняет бумажки. Вскидывает голову на шум, и я выпаливаю сходу:

— Где мой ребенок?

— Ваша фамилия? — уточняет он.

Надо же, спокойный какой. Видимо, привык к мамочкам, у которых гормоны шалят.

— Анастасия Придорожная, — выдыхаю и замираю в ожидании ответа.

Главврач роется в бумажках. Мучительно долго. Наконец, находит нужную, внимательно просматривает и отвечает:

— Вот отказ от ребенка, подписанный вашей рукой.

Он демонстрирует мне бумажку. Я вглядываюсь в подпись. Не моя она. Похожа, но не моя. Кто-то подделал и довольно неумело.

— Я это не подписывала, — трясу головой. — Верните мне ребенка.

— Присядь, милая, — главврач переходит на «ты» и указывает мне на стул, второй рукой машет секретарше. Мол, иди, я сам разберусь.

Я опускаюсь на стул, ноги, в самом деле, не держат. Секретарша уходит, и мы остаемся наедине.

— Сколько тебе лет? Девятнадцать? Ты ж девчонка еще совсем. Работы нет, своего жилья нет. Оно тебе надо? — главврач говорит со мной, как с дурочкой. — Какое будущее ждет ребенка с тобой, а? Нищенское! А мы отдадим его в хорошую семью, обеспеченную, приличную. Он получит образование, ни в чем не будет нуждаться.

— Он? — тупо переспрашиваю. — У меня сын?

Главврач вздыхает и нехотя кивает.