Тим Уинтон - Хижина пастыря

В память о Гилле Девисе

«Перемены трудны, а надежда жестока».
Лиам Ректор, «Песенные годы»

Tim Winton

The Shepherd’s Hunt

* * *

Исключительные права на публикацию книги на русском языке принадлежат издательству AST Publishers. Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

Как только я выскакиваю на асфальт и чувствую под собой гладкую серую ленту, все к чертям меняется. Вокруг новенький, свежий мир – прилизанный, ровный, легкий. Двигатель воет, ветер хлещет в окно, только звуки негромкие, мягкие. Культурные прямо-таки. Ты вроде еще на земле, но уже ее не замечаешь. С ума сойти. Можно подумать, я раньше в машине не ездил. Но когда месяцами бродишь чумазым козлом на своих двоих, когда столько времени тычешься мордой в колючки и камни, тогда в машине ой как круто. Просто офигенно. Я будто ангел. Стрела света.

Твою налево, вот он я – выжимаю уже сотню, причем даже не на верхней передаче. Утопаю в мягкой обивке, нюхаю хвойную штучку, которая болтается на зеркале. Лечу. При этом сижу на заднице. Взлетаю над землей. Из грязи. Я больше не животное.

Кто же тогда? Я тот, кто подберется к вам незаметно, ясно? Тот, кого вы даже вообразить не в состоянии.

Скажем, я позвоню вам, вы удивитесь, что за дела, любой из вас удивится и почувствует, как пересохло во рту. Может, вы незнакомец, чей номер я набрал случайно, кнопки сами в кармане нажались. Может, вы придурок из школы, которого я разыскиваю. Любой из вас услышит мой голос и подумает – просто ветер. Птичий писк. Вас мигом прошибет пот. Будто я – конец света.

Ладно, не парьтесь. Я не простил, никого из вас не простил, но теперь я выше этого. Вы все в прошлом.

Да и телефон у меня разряжен. Подключен к приборной доске – то ли заряжается, то ли умирает, не знаю. Так что расслабьтесь, я не позвоню. Все изменилось. Я не тот, кем был. Теперь я лишь мысль, которая летит по автостраде на север, туда, где жарко, безопасно и скрытно. Мне нужно кое-кого забрать. В Магните. Она ждет. По крайней мере, я надеюсь.

Пятая передача. Я не сразу ее нашел, но вот уже пятая. Мимо пролетает красная земля. Заросли акации – мульга-скраб. Блестящие валуны. Сбитые машинами вороны. Сзади хлюпают канистры, воняют на весь джип. Но окна открыты, дует теплый ветер, и едкий запах горючего перебивает дух крови.

Я вдруг чувствую голод. Отбрасываю дробовик четыреста десятого калибра на заднее сиденье. Отпихиваю коробку с патронами и добираюсь до еды. Она еще теплая, жестяная тарелка не остыла. Вкусно, жирно, отдает дымком. С первым же куском в меня вливаются силы.

Так и еду, на самой высокой допустимой скорости; одной рукой держу мясо, другой руль. Смеюсь во все горло, даже закашливаюсь. Впервые в жизни я знаю, чего хочу, и у меня есть то, что доставит меня к цели. Если вы никогда подобного не испытывали, мне вас жаль.

Но так было не всегда. Чтобы оказаться здесь, я пережил ад. Я видел и творил то, чего вы бы не одобрили. И со мной творили то же самое… Поэтому радуйтесь за меня, мать вашу. И, ради всего святого, не становитесь у меня на пути.

В день, когда старая жизнь кончилась, я до захода солнца сидел под трибуной, баюкал свой подбитый глаз и ненавидел Гондона. Мама всегда ругалась, если я называл его так за спиной. Капитан Гондон. Капитан. Или просто Кэп, сокращенно. Мама твердила – нельзя говорить такое про отца. Мне было все равно. Этот помойный горшок относился по-скотски к нам обоим, и я желал ему смерти. О чем и молился в тот момент, сидя под трибуной.

От ладоней несло мясом. Я сжимал их в кулаки, твердые и гладкие, как распиленная говяжья голяшка. Глазел на них долго-долго, уже темнело и не было ничего видно, но в гудящей голове все равно висела четкая картинка: в одном кулаке у меня мясницкий топор, а в другом – разделочный нож. Я ощущал их, будто по-настоящему. Стискивал эти воображаемые штуки, стискивал… Аж руки свело судорогой. Пришлось выползти на ночной воздух, чтобы опять не вырубиться.

Следующая страница